страниц чистого описательного текста и совсем нет диалогов. Сейчас исправим.
Всего людей в доме Вани — человек пятнадцать, но я передам вам разговор с Митей.
Саша и Влад слегка быдло, это вы уже знаете. А быдло любит доставлять людям слабее себя неудобства. Но совсем чуть-чуть.
Так вот, Митька — пухлый четырнадцатилетний паренёк из девятого класса. Но он не просто пухлый паренёк, он пухлый паренёк из деревни, который картавит и шепелявит одновременно. Друзей у него (ещё бы) в классе не было. Как только он переехал в город и пошёл там в пятый класс — Митьку тут же не полюбили, но он этому даже не удивился — привык, я думаю. Начнём хотя бы с клички, которую ему любезно дали одноклассники — Жиробас. Оригинально, правда?
Митька (Жиробасом я его называть отказываюсь, я всё-таки сливки общества, пускай и достаточно скверный парень) не имел ни одной положительной характеристики. Не очень умный, не очень добрый, не очень щедрый.
Но просто бить и обзывать его — удел заурядного быдла. Влад и Саша были куда изобретательней. Они таскали Митю на всякого рода пьянки, разборки и другие развлечения. Приводили с собой, отдавали его на произвол своей непростой сущности и наблюдали. А наблюдать было за чем.
Митька стоял с бутылкой Бледной Страсти в руках (такое уж мы пили вино — и это тот самый случай, когда количество важнее качества). Музыка перебивала наши слова.
— О, Серёга, здорово, тоже здесь тусуешься? — картаво-шепеляво спросил Митька. Дефекты речи прошу вас дорисовывать самостоятельно.
— Здравствуй, Митька, а что же мне ещё делать? — ответил я вопросом на вопрос, похлопывая парня по большому животу.
— А я, вот, с Сашей поспорил, что выпью три бутылки этого винца за ночь, и ни разу не блевану, — гордо сообщил Митька, — это вторая! — Митька поднял бутылку ужасного яда, как известный человек поднимает бокал в известном меме.
И незамедлительно выпил.
— А на что спорили-то?
— А они с Владом обещали мне тёлку найти! Настоящую, с которой я даже смогу *** (вступить в интимную близость), — как вы поняли маты и всякого рода пошлости писать я не намерен. Я всё-таки сливки общества, пускай и скверный парень.
— Здорово, что настоящую. А если проиграешь?
Митька явно пришёл в ужас от подобной мысли. Но всё-таки ответил:
— Буду называть их Господинами целый месяц и завязывать им шнурки, — Митька говорил об этом как о чём-то, что не имело ни к нему, ни к его реальности никакого отношения.
Стоит ли говорить, что Митька был тем самым человеком, который в два часа ночи закрывается в туалете и отдает ему всё, что успел вместить в свой желудок? Стоит ли говорить о том, что уже на утро (холодное и отвратное) Митька завязывал шнурки Владу и Саше, называя их Господинами? А стоит ли говорить о том, что Влад и Саша несколько раз специально развязывали себе шнурки? Или о том, что это им крайне нравилось? Или о том, что Митьке, видимо, тоже? Вот и я думаю, что не стоит.
Где-то до полуночи я прямо-таки кутил. Бегал, прыгал, курил, стоял минуту, пытаясь отдышаться. Кто-то разбил вазу, кто-то девичье сердце, а кто-то кому-то — нос.
Но наступил следующий день (главы я проименую в простом понятии дня — проснулся — значит новый день), наступила интимная пора ночи.
Я медленно раздел её. Провел пальцами по идеальному телу. На какую-то секунду задержал на ней взгляд. Какая же она красивая. Затем мы занялись этим.
Я, конечно же, имею в виду гитару. Подёргал струны, настроил её, и был таков.
Освещение кто-то осмотрительно приглушил. Большое ему за это спасибо. Собрались все (кроме Митьки), и намеревались петь под гитару. А это — ни много ни мало — частичка всеобщей души.
Да, была «Батарейка», да была «Вахтёрам». А куда без «Районы, кварталы» или «18 мне уже»? Не сочтите за пошлость, просто это — частичка всеобщей души.
А я высматривал девушек. Благо, они меня тоже.
Здесь их было много. Почти все красавицы — ну а как ещё в шестнадцать-семнадцать лет? Были и те, с которыми уже было. На них я почти не смотрел.
Но была и совершенно мне незнакомая девушка. С ног до головы — пьяная и дерзкая красота.
Последние песни я смотрел только на неё (не могу быть уверен, но кажется, другие девушки слегка расстроились), а после позвал её выйти на улицу покурить.
Мы вышли.
Мы покурили.
Её зовут Софья, и кажется, только от этого имени можно было забыть всё и всех на свете.
Она немного шаталась и опиралась на меня. Что же, я был совсем не против.
— Ты так красиво пел и играл… — прошептала Софья, выдыхая тяжёлый дым сигареты.
— А ты так красиво на меня смотрела. — Что, избито? Честно говоря, это всегда работает.
И тут я понял, что давно, очень давно не был в туалете. Митька же его присвоил себе.
— Софья, ты не против, я на секунду… мне нужно в лес.
— О, пойдём вместе, а то в туалет никак не зайти.
Мы посмеялись. Ну а что, это забавно. Благо лес был в десяти шагах.
Выйди из леса, Софья спросила:
— А это же Жиробас там сидит?
Я постарался пропустить мимо ушей эту оскорбительную кличку.
— М-м-м, да, а вы знакомы? — несколько растерянно спросил я. Всё-таки Митьку люди предпочитали не знать.
— Конечно, этот придурок целый вечер ко мне клеиться пытался, кошмар какой-то! Он такой кринжовый!
Потихоньку мы вернулись в дом, где люди разошлись по маленьким группам и обсуждали такие вещи, о которых лучше и не писать.
Что до нас с Софьей — всё вело к этому.
Мы зашли в пустую комнату.
Я медленно раздел её. Провел пальцами по идеальному телу. На какую-то секунду задержал на ней взгляд. Какая же она красивая. Затем мы занялись этим.
Суббота
Спал я плохо, даже несмотря на то, что рядом прекрасная Софья видела свои алкогольные сны. Время 8:22, прозвенел предусмотрительно поставленный будильник, место — широкая кровать родителей Вани, состояние — отвратительное. Худшее, что может произойти с человеком на пьянке — это упустить момент и остаться дольше, чем нужно. Разбираться с помятыми и раздражительными коллегами по дегустации джина за пять рублей в количествах, близких к смертельным — отвратительно. Выяснять, кто вчера разбил вазу, скурил последние сигареты, прожёг диван и разлил что-то липкое — какая мерзость, я штаны новые надела! — на
