Книга Злодейка - Татьяна Федоткина

— Ма-а-анька, вставай! — громогласно звала меня Оксения. А мне подниматься совсем не хотелось. Ночью я наткнулась рукой на отвратительного гладкого, как моя лысина, жука. Потом в сене подо мной пробежало что-то, норовя забраться под ночную рубаху любезно предоставленную теткой. В общем, ночка не из легких. Уснула я под утро. И, стоило закрыть глаза, как эта мышиноволосая женщина уже завопила мое выдуманное имя.

— Ну что, Манька, пошли к бабке.

Я сняла ночную рубаху и потянулась к своей мужицкой одежде.

— Уф, — скорчила рожу Оксения. — Бог с тобой!

Иглы непонятных видений на мгновенье проскользнули в голове.

Женщина в строгом богатом и оттого красивом костюме сорвала с меня цепочку с кулоном в виде солнца.

— Мы поклоняемся другому богу, — стальной стрелой разрезал ее голос мои перепонки.

— Манька, — Оксения щелкнула пальцами перед глазами.

— Какому богу ты поклоняешься? — беззастенчиво спросила я.

— Единому Праотцу, — смутилась женщина.

— Он как-то связан с солнцем?

— Праотец один, но некоторые считают, что его не существует, — Оксения обидчиво надула губы. — Считают, что нас другой бог бережет! И один из них — Соло — Повелитель Солнца.

— Расскажи еще! — возбудилась я. Хотелось проглатывать новые знания. Мало ли, сколько времени мне жить без памяти. А знать хоть что-то нужно.

— Не вовремя ты, — отмахнулась женщина. — Мы опаздываем. На, — она протянула оливковое платье в мелкий белый цветок. — Это подчеркнет твои глаза. Одно из моих лучших.

Вот я странная. Уже почти сутки с момента моего внезапного появления черти где, а я даже не удосужилась взглянуть на себя в зеркало. Чуть не перевалившись через порог, я бросилась в комнату, где могла взглянуть на свое отражение. С замиранием сердца я ожидала увидеть «образину», как назвали меня деревенщены. Да все, что угодно, но только не это.

Драгоценные изумруды, оправленные в глазное яблоко, испуганно смотрели на худое веснушчатое лицо. Ах, какие у меня изумительные щеки! При беге болтаться не будут. Пугало, конечно, отсутствие ресниц и бровей. Сегодня узнаем у бабки, поправимо это или нет. Я напялила на себя платье-палатку и выпорхнула на крыльцо, где меня уже заждалась Оксения.

— Где отец Пётки? — спросила я пока мы шли к неизвестной старухе.

— Нет у него ни отца, ни матери.

— А ты кто такая тогда?

— Вторая мать.

— Тогда так. Где у Пётки второй отец?

— А не было его, — горделиво вздернула голову Оксения. — Безотцовщина он. А мне и не надо, — взъерепенилась женщина. — Я и сама неплохо по хозяйству управляюсь. Вот и Пётка, между прочим, помогает!

— Расскажи про богов, а? — решила сменить тему я, а то сейчас начнет рассказывать, как без мужиков хорошо, так и не остановишь.

— Семь их было, — недовольно буркнула женщина, видимо, расстроилась, что я слетела с крючка. — Праотец — самый главный из них.

— Давай только без фанатизма.

— Это что за слово такое ты сказала, иностранное?

Я отмахнулась, предлагая продолжить.

— Шесть детей у него, значит, было, — Оксения начала загибать пальцы. — Соло — солнце, Унгель — луна, Шрея — земля, Кай — воздух, Гарелий — огонь, Англеаз — вода. Дети попытались свергнуть своего отца, за что получили поднебесный облик. И живут теперь среди нас — смертных. Нашли же почитателей среди живых, и создали культы свои, изверги.

— Почему изверги?

— Да управы нет на них никакой! У всех свои правила, законы, король наш молодой, неопытный, ничего сделать не может!

— Что же ему, по твоему опытному мнению, сделать нужно?

— Казнить, конечно, или склонить к богу единому!

Я тяжело вздохнула. Оксения, может, и добрая, но мозгов с гулькин нос.

— Допустим, скажут тебе, выбирай: жизнь Пётки или вера в Шраю, Шрею, как ее там… Что выберешь?

— Ересь говоришь, Манька. Никто меня перед таким выбором не поставит!

— Ну, а поставит если.

— Отстань, покуда хочешь иметь ночлег!

— Скучная ты, — я привычным движением отбросила прядь. Стоп! Привычным? Прядь? Конечно, никаких волос у меня внезапно не появилось, но этот взмах такой легкий, такой естественный, он мой.

— Пришли, — Оксения указала на вполне приличный домишко, правда, с облупившейся синей краской, но с аккуратными резными белыми ставенками.

— Баб Донь!

— Кого холера принесла? — в мутное окошко высунулся морщинистый глаз.

— Оксенья это, пришла с девчонкой, про которую сегодня на базаре рассказала.

Старуха вышла и пригласила лишь за ограду, в дом пускать не стала. По раскиданным во дворе доскам во всю бегали, кудахтали и гадили пестрые жирные курицы — пок-пок. Черный пес, здоровый как лошадь, прятался в тени своей будки размером с баньку. Он вяло глянул на меня и коротко выдохнул сухим пупырчатым носом в знак приветствия.

Старуха причмокнула и сказала:

— Сядьте!

Мы послушно присели на занозную лавчонку, старушенция откуда-то вытолкала стол и села напротив.

— Рыжая, — она кивнула на меня.

— Не мудрено догадаться, — сверкнула я редкими веснушками. Старуха недовольно зыркнула.

— Хгляди в хглаза.

— Хгляжу, — передразнила я противную бабку Доню.

— Пакось она. Тебе, — она тыкнула в Оксению, — принесет несчастье.

— Врешь ты все, — не побоялась я нагрубить «ведунье».

Бабка многозначительно посмотрела на тетку.

— Есть что-то более конкретное на меня?

Оксения кивнула, давая понять, что тоже готова слушать дальше.

— Тьфу, — старуха плюнула себе на ладони и растерла эту мерзость по своим рукам. — Давай сюда свою.

— Нет, спасибо!

Оксения больно ткнула меня локтем в бок. Я даже глядеть не стала, как бабка берет мою довольно нежную ладонь в свои слюнявые пакли.

— Не наша, — старуха оскалила кривые желтые зубы в усмешке. — Не отсюда. И живет под покровом Унгель.

— Это один из богов ваших? — спросила я у обеих, но, увидев их лица, добавила. — Павших. Проклятых. Ну не помню я.

— Это луна, — недовольно пояснила Оксения.

— Не хочу ее больше видеть, — проворчала старуха.

— Да и мне не больно-то хотелось, — я резко соскочила с лавки и пошла прочь за ограду.

— Не знаю, Манька, как дальше быть, — посетовала Оксения, последовав за мной. Старуха громко хлопнула оградой. — Баба Доня здесь много чем заправляет и слухи знатно распускает. Про тебя словом тоже обмолвится. День-два и все будут знать, что чужачка живет у меня, да при том горе приносящая и богу нашему Праотцу не кланяющаяся.