ей не дают на том свете. Вот и приходит за новыми смертями. Но говорить одно дело, а доказать никто не может. Что делать? Уже трое парней спать легли и не проснулись.
Решили караулить. В тех семьях, где парни были, стали по очереди домашние охранять, ночь не спать. И вот в одну из ночей караулил дед, было это в избе Тихоновых. Тишина кругом. Спят все. Дед и сам носом клюёт. Луна ясная, полная, в окно светит. И видит дед, в этом лунном свете тень показалась. Заглядывает кто-то в избу. Дед подобрался весь, палку, заранее приготовленную взял.
Тут дверь скрипнула и входит в избу та самая девка, которую похоронили! Поводила носом по избе, понюхала, как зверь, и пошла к той лавке, где внук деда спал – парень Игнат, двадцати лет. Встала ведьма над ним, развернула с себя саван, и только было хотела накинуть его на спящего, как дед подскочил. Палкой ка-а-ак махнёт! Отлетела ведьма в угол, встала на корточки, ровно зверь дикий, зашипела. Тут и все проснулись, всполошились. Выскочила ведьма в сени да на улицу, и пропала.
А саван её на полу так и остался лежать. Дед поднял его и пошёл людей собирать. Подняли всю деревню. Светать уже стало. Лето было. Пошли все на кладбище. Открыли могилу, а там девка та лежит, в чём мать родила. Так и поняли все, что она и ходила по деревне, смерть в дома приводила, саваном своим спящего покрывала, тот и не вставал больше.
Ну сделали, что полагается, могилу закрыли, окропили, и с тех пор прекратилось всё. А вот дед тот помер всё ж таки на другой день. То ли сердце старое не выдержало, то ли оттого, что саван ведьмин он в руках подержал смерть-то за ним явилась. Так то.
Тут в избе ярко загорелась лампочка.
– Ой, гляди-ко на ночь-то и свет дали, починили знать линию, – обрадовалась бабушка.
Алёшка с Максимкой щурились от яркого света и моргали.
– Бабуль, а расскажи ещё одну, ну пожалуйста, – затянули они свою песню, – Ну напоследочек.
– Али ещё не наслушались? Потом и на двор идти забоитесь.
– Не забоимся, мы вдвоём на двор ходим.
– Ну глядите. Расскажу ещё одну и хватит с вас.
Жила семья в одном селе, муж да жена. И не было у них детей. Вернее сказать, детки-то у них рождались, да только не жили долго. Горевали муж с женой сильно. Да что поделаешь, видимо судьба у них такая.
И вот в один из дней постучался к ним в избу странник. Ночевать попросился. Старенький уже старичок, сухонькой, на палочку опирается, одет бедненько.
– На богомолье, – говорит, – Иду. Пустите, люди добрые. Гроза собирается. А я места много не займу. Хоть вон в сенцах прилягу. А за то помолюсь я о вас в Троице-Сергиевой лавре, когда доберусь туда.
– Проходи, дедушка, – отвечают муж с женой, – Да за стол садись с нами.
Накормили они деда, муж его в баню позвал.
– Ты, говорит, – Давно, поди, дедушка, не парился. Давай-ка я тебя попарю да отогреешься на полке.
Попарил он деда, рубаху свою подарил.
Домой пришли, спать его на печь уложили, сами на лавках легли.
Вот утром поднялся дед ранёхонько. Поклонился хозяевам и говорит:
– Вот спасибо вам, детушки, что вы меня старика уважили. За ваше добро и я вам помогу. Знаю я, что детей у вас нет. А беда вот в чём. Зыбка ваша виновата.
Подивились муж с женой, спрашивают старика:
– А что же с зыбкой-то?
– А ты сам её мастерил?
– Нет, – кивает муж, – Зыбка эта ещё жены моей, её в ней качали, лежала она эти годы на повети. А как первенец у нас народился, так и достали мы её.
– Нельзя, – говорит старик, – В таких местах колыбель хранить. Места то нежилые, как амбар и баня те же. Водится там нечисть разная. А ребёночек ещё некрещеный, вот и беззащитен перед ними. А в вашей зыбке Мокоша своих детей нянчила на повети. Оттого и помирают теперь ваши младенцы.
– Что за Мокоша?
– Жила у вас на селе баба одна, колдовством занималась, а как померла, так и стал дух её Мокошей. Живёт она в неосвященных местах и людям вредит.
– Что же делать? – спрашивают муж с женой, – Выбросим ту зыбку да и дело с концом. Всё и наладится.
– Э, нет, – говорит старичок, – Зыбку-то вы выбросите да только надобно Мокошу из дома прогнать. Иначе она всё равно дитё изведёт.
– Как же нам её прогнать?
– А я вас научу. Как полная луна наступит, так зыбку эту берите, да в лес идите, а в зыбку куклу тряпичную покладите. Мокоша подумает, что вы её дитё в лес потащили и следом пойдёт. Зыбку нужно будет в лесу оставить и домой возвращаться. Мокоша поймёт, что не её дитеныш в зыбке, следом побежит.
А в это время пусть тот, кто дома останется, три раза дом и весь двор с иконой обойдет, и три круга солью насыпет. Человек пройдёт, а Мокоша не сможет. Да священника позовите, пусть избу и весь двор обойдет с молитвой, водой святой окропит. Не вернётся больше Мокоша.
Поблагодарили муж с женой старичка. Всё, как он велел и сделали. Как из леса стали возвращаться, так увидели чёрную страшную старуху в лохмотьях. Бежала она следом, за деревьями хоронилась, проклятиями сыпала, а близко подойти не решалась.
Как год минул, снова тот старичок в избу постучал. В обратный путь с богомолья шёл. А в избе радость – дочка Алёнка народилась! Крепкая да пригожая, голубоглазая.
– Вот как бывает на свете, – сказала бабушка Алёшке с Максимкой, – А теперь давайте чай пить да спать ложиться.
Живая гора
Правда то али нет, а только сказывают люди, что есть среди наших уральских гор Живая гора. И прозвали её так оттого, что помогает она тому, кто придёт к ней со своей бедой. Да только не каждому она поможет, а лишь чистому сердцем, доброму человеку…
Жила в нашей деревне девушка, Акулиной звали. Мать её померла рано, девчоночка с отцом осталась. А тот, как в сказке, привёл в дом мачеху – женщину недобрую, неласковую. Невзлюбила она Акулину, мало сказать. Поедом ела. Да хитрая до чего была, изворотливая, при отце вьётся возле падчерицы, по головке гладит, а лишь муж за порог, так за косы таскает Акулину да голодом морит. От того двоедушия ещё обиднее девчоночке, с души воротит.
Уйдёт, бывало, она в лесочек или поле, как по ягоды вроде, там и наплачется вдоволь, поведает берёзкам да травам боль свою сердечную. Как подрастать стала да в девичий возраст входить, так в мачеху и вовсе бес вселился. Ох, и не нравилось злой бабе, что падчерица такая ладная да красивая стала, что все парни на неё заглядываются. И ничего не умаляло красоты её, ни старые лапти на ногах, ни заштопанное кругом платье, ни грубые, в царапинах, руки. Потому что говорили эти царапины о том, что работящая хозяйка этих рук, трудолюбивая, и без дела не сидит. А платье, что платье? Его и новое можно сшить, и не одно.
А мачехины годы идут, уж не та она. И в молодости-то красотой особой не отличалась, а к старости и вовсе от злобы своей скукожилась да почернела. И вот что злая баба задумала. Решила она пойти за три села от них, к ведьме, чтобы Акулине навредить. И пошла…
В тот вечер мачеха особенно была ласкова с падчерицей. Отцу, вернувшемуся из города с работы, всё подливала вина. Возле Акулины змеей вилась. Да угощала всех ягодным пирогом. А наутро проснулась Акулина вся в коростах. Тело её и голова сплошь покрыты были толстыми, безобразными корками, которые мало того, что были страшны на вид, так ещё и причиняли девушке немалые страдания. И так жилось ей не сладко, а сейчас и вовсе сил не стало. Что только не пробовала знахарка деревенская, тётка Глафира, но ничего
