зараза… Обопьюсь теперь.
— Пей, кто ж тебе мешает, — пожала плечами Настя, собирая тарелки.
— Тащи, — мигом согласился дед.
— Воду пей, алкоголик! — рассмеялась она и водрузила чайник на плиту.
Они сидели напротив друг друга и молчали. Он упрямо делал вид, что смотрит в окно, а не на Настю, а вот она не скрывалась — рассматривала его кустистые брови с седыми волосками, широкий набрякший подбородок, капельки пота на сморщенной шее.
Он такой же, как и всегда. Просто фотографии все врут.
Чайник закипел, заплевался паром. Дед неловко привстал с табуретки, но Настя его опередила:
— Сиди! Я сама.
Схватилась за чайник, но схватилась плохо — горячая ручка выскользнула из ладони, и кипяток хлынул на пол. Настя рефлекторно отпрыгнула в сторону, взвизгнула, отдернув пальцы. Чайник покатился по линолеуму и замер в углу, исторгнув из себя всю горячую воду.
— Не обожглась?! — гаркнул дедушка, на миг его голос окреп и возвысился. — Настя! Не обожглась?
— А? — она подняла осоловелые глаза, и только тогда почувствовала горячую боль, что разливалась под кожей.
Рукав свитера насквозь пропитался кипятком.
— Сымай! — дедушка подскочил к ней, словно в его теле откуда-то взялись силы. Потянул свитер вверх: — Сымай быстро, ну! А, Настёна, горе луковое.
Свитер Настя стянула через голову, отбросила к батарее и зашипела, разглядывая руку. Красная, но не багровая, жить можно. Щиплет только, зараза, жжет изнутри.
— Иди сюда, — дед поволок ее к раковине, выкрутил ледяную воду на полную и сунул внучкину руку под холод. На миг стало легче, а потом кожа и вовсе онемела. Боль поутихла.
— Все нормально! — сказала Настя деду, только бы он не волновался.
Но белизна уже разлилась по дряблым щекам.
— Сейчас принесу, — засуетился дед, пытаясь обогнуть горячую лужу. Сделать это в тесной кухоньке было не так-то просто, но он управился, даже не замочив розовые тапки с помпонами. Это Настя ему подарила на первое апреля, чтобы дед не мерз. А он тогда в отместку высыпал на Настю целый пакет муки.
Хорошее было времечко…
Дед вернулся из ванной с бело-желтым куском хозяйственного мыла. Настя поморщилась:
— Дед, ну чего ты, в самом деле, как наседка… Не больно даже.
— Держи сказал, а то жар в руку уйдет. А как охладит немного, намажешь мыльцем, и болеть не будет.
Настя попробовала вытащить руку из-под воды, но боль подступила с новой силой, и опять пришлось спасаться холодом.
— Это что еще такое?
И только тут Настя вспомнила, что ей нельзя снимать свитер.
Глянула на деда — так и есть. Смотрит на ее плечо, на безобразный темно-лиловый синяк под рукавом футболки.
Губы у деда посинели.
— Да ладно тебе, — поморщилась Настя, пытаясь натянуть рукав пониже. — Подумаешь, ударилась.
Дед ничего не ответил. Мрачно глянул на Настю из-под бровей, и она поежилась — плохой знак. Дед злится, ох как злится. Если быстро не погасить, то…
Поздно. Дед потянулся к пластмассовой вешалке, снял тяжелое полотенце с вышитыми подсолнухами. В ворсинки давным-давно въелись багровые пятна от свеклы, которые Настя уже тысячу раз пыталась отстирать и содой, и порошками, и даже…
Дед взял полотенце в руку. Скрутил в тугой жгут.
Свекольные пятна почудились кровью.
— Ой-ой, — неловко улыбнулась Настя. — Дед, и что ты делать будешь? Полы протирать?
— Угу, — тяжело ответил он. — Вот только убью свою внучку-обманщицу, и сразу за полы возьмусь.
— Дед, не смей! — пискнула она и в один прыжок очутилась у двери. Засмеялась через силу. — Ну чего ты, а? Я и так ведь пострадавшая….
— Вижу. Все я вижу.
— Дед, не вздумай! — крикнула она из прихожей. — Я так орать буду, что соседи полицию вызовут!
— Пусть вызывают.
— Тебя в обезьянник посадят, как злостного нарушителя!
Он пошел следом. Дышал с трудом, с отчаянием. Комкал в руках толстый жгут.
Настя нырнула в комнату, запрыгнула с ногами на дедову кровать. Он вырос в проходе — прямые плечи, остекленевшие глаза и сжатые губы, будто и вовсе исчезнувшие с лица.
— Это жестокое обращение с детьми, — ляпнула Настя. Он, привыкший к ее фразочкам, отчеканил:
— Ты уже большая, Настёна. И отвечать за все надо по-взрослому.
— Дед, ну перестань, правда! — взмолилась она, отступая. — Я тебе все-все расскажу!
— А куда ты денешься.
Он выдохнул. Развернул полотенце, промокнул влажный лоб, а потом бросил тряпку на письменный стол. Присел на кровать, сгорбился и запыхтел, словно остывающий котел.
— Деда, — опасливо позвала Настя, готовая совершить невероятный прыжок и снова скрыться в прихожей. — Ты ведь на меня не злишься, ага?
— Ага, — тихо ответил он. — Димка, да?
— Деда, ну зачем тебе эти проблемы, потом сердечко барахлить будет, да и вообще… — забормотала Настя, но дед не купился. Оборвал:
— Дима?
Настя вздохнула. Тихонько присела рядом, обняла деда за руку.
— Дима.
Он рыкнул. Настя вздрогнула и втянула голову в плечи — не бывало еще такого, чтобы дед поднял на нее руку. Даже когда она стащила у родителей три тысячи рублей, накопленные на стиральную машинку, а потом потратила все до копейки. Дед тогда поставил ее в угол и велел думать над своей душой. Настя честно пыталась думать, но без разговора с дедушкой у нее так бы ничего и не получилось.
Он только ругался. Клятвенно обещал поубивать всех и…
— Убью парщивца, — выдохнул дед. — Клянусь, что места мокрого не оставлю. Скот, ты посмотри на него. Дай сюда руку.
— Деда…
— Дай сказал, ну!
Она послушалась. Дед придирчиво осмотрел кровоподтек, осторожно надавил на него пальцем, поцокал языком. Настя пристыжено молчала.
— Ты-то куда, а? — спросил дед с такой болью, что Настя прикусила губу. — Он бьет, а ты терпишь. Молодца, Настёна! Да, не думал я на старости лет.
— Не начинай, — попросила она. — Димка просто перебрал немного, ну и…
— Ну а теперь так бить и будет. Настёна, милая ты моя… Ударил раз — ударит еще тысячу, бежать тебе надо. А я найду этого гада ползучего и раздавлю.
— Тебя тогда посадят, — невесело улыбнулась Настя.
— Ну и пусть. Помру на шконке ради любимой внучки.
— Где?..
— Эх, Настёна, Настёна, — он порывисто обнял ее, прижал к груди так, что стало тяжело дышать. Стиснул еще сильнее. — Ты же не на помойке себя нашла, нет? Чтобы такое от гада терпеть, от ползучего.
— Зря ты так. Он ведь…
— Ух, молчи, зашибу, — заругался он и еще сильнее стиснул ее в руках, словно маленькую девочку, по собственной глупости разбившую коленку.
Так они и сидели на узкой панцирной кровати, на цветастом покрывале, и Настя прижималась к дедовой груди, слушала его хриплое дыхание. Дед чмокал ее
