ты, справа который, поставь свою свечку поближе.
Вы хоть сдохли давно, не забыли как водка выглядит?
А такую сейчас выпускают, что пальцы оближешь.
Сели и выпили, те в одну точку уставились.
Говорю, расскажите про всё: где вы были, что видели?
И каким, говорю, вы теперь подчиняетесь правилам?
Да получше ли там, на том свете, живётся с правителем?
А они отвечают: нормально, там водка дешёвая,
В пивняках не дерутся, блюют, тихо спят под столами
И вообще, говорят, там житьё – не твоё, бестолковое.
Что же здесь тебя держит? Вставай и пойдём вместе с нами!
Ну а я приложился к бутылке, допил и выбросил
Посидел, помолчал да и вышел курить на балкон,
Тут спеши – не спеши, всё равно ты у Смерти на выпасе.
Докурил и вернулся. Прогнал эту шушару вон…
Утро резало солнцем, пилило сквозь шторы занавес,
Я плевал в тишину и шипели плевки на солнце,
Глаза об осколки острых лучей поранились
И рассыпались брызгами белые дымные кольца.
Про бумажного змея
Я толкаю бумажного змея:
Упирается он, не взлетает
И не хочет быть ветром овеян,
Всё боится, что в небе растает.
Жизнь – игра, выбор – та же рулетка:
Ты увидишь вершины и скалы.
Или просто зависнешь на ветке,
Чтобы ветром тебя разорвало.
А быть может, и в жаркое пламя
Упадёшь из ручонок негодниц.
Ты конечно же выиграешь "камень",
Но вот вряд ли спасёшься от "ножниц".
Может статься, увидишь рассветы,
Что не видел доселе прекрасней.
В вышине побратаешься с ветром,
И он больше не будет опасным…
Не поддался он на уговоры,
Не взлетел высоко, к самым пикам,
Предпочёл познавать за забором
Мир по шуму и уличным крикам.
Не хотел он из кокона выпасть,
Ну так что ж, убеждать не умею.
И за пару рублей, чтобы выпить,
Я «толкаю» бумажного змея.
«Вены пустые мёрзнут…»
Вены пустые мёрзнут,
Крикнуть бы в них – не услышат.
По ним разгулялся воздух,
Стенки изгрызли мыши.
Пот высыхал, выступая,
Инеем мелкой соли.
И вот на руках не тает
Белое, снежное поле.
Кожу морозом коробит,
Холодом кожу морщит,
С бетона следы моей крови
Тряпкой сотрёт уборщик.
Пусть! Не твоей молитве
Меня поднимать из гроба.
Скажешь спасибо бритве.
Теперь мы свободны оба.
«Тоска намазалась зелёнкой…»
Тоска намазалась зелёнкой
И сразу стала ещё хуже.
Я чувствую себя ребёнком,
Который жалок и простужен.
И, сиротливо озираясь,
Иду через ветра и снег,
Через заборы и сараи
Навстречу северной луне.
Оставив прошлое в квартире,
Где сам собою был гоним,
Где, словно в розовом зефире,
Неслышно проплывали дни.
И не сказать, чтоб надоело,
А просто захотелось мне,
Уйдя, своё оставить тело
На белой северной луне.
Чтобы вот так совсем растаять,
Чтобы искали – не нашли,
И хорошо почистить память,
Воспоминанья забелив.
И вот, очищенным и белым
Взлететь, не чувствуя вины.
Взлететь, своё оставив тело
На теле северной луны.
«Слишком видимого фронта молодые ветераны…»
Слишком видимого фронта молодые ветераны
Натыкаются сердцами на стеклянные штыки,
Ну а после мелкой солью посыпают эти раны,
Чтобы болью упиваться, сжав ладони в кулаки.
Что вы делаете, дети? Что творите? Ведь и рано
Вам ещё ложится в землю, ведь не пожили ещё.
Сквозь наушники не слышат молодые ветераны
И в обёртку – оболочку каждый «воин» помещён.
Время лечит и уходит. Выстужает ветер раны.
Возноситься невозможно из-за низких потолков.
И стареют понемногу молодые ветераны,
Шрамы в сердце зарастают, но с осколками штыков.
«Нахрена мне чужая жизнь…»
Нахрена мне чужая жизнь,
И чужая судьба нахрена мне?
Тут ужо держись – не держись,
Всё конечно, как вниз, на камни.
Зачастую последний крик
Так прекрасен и так внезапен.
Кожа белая – лунный блик,
На ней сборник стихов-царапин.
Временами наш мир жесток,
А местами совсем непонятен
И, наверное, он – исток
Всех несчастий твоих, приятель.
Впрочем знаешь, что это ложь,
Ты хотя бы не ври себе.
И попробуй-ка, уничтожь
То, чем дань отдавал судьбе.
Значит нужно идти, в пути
Нам посветит с небес фонарик,
И по звёздному полю катить
Этот мир, разноцветный шарик.
«Ему не верил даже Бог…»
Ему не верил даже Бог,
А люди и подавно гнали,
Сказали: так себе пророк —
Не растопил на душах наледь.
Но там, где холод лютовал
И где от зноя воздух вязкий,
Он всем пророчества кричал,
До крови разрывая связки.
Но где-то на краю земли
Он вдруг пропал, пропал с концами.
Его в Дом Скорби упекли,
Где шприцы иглами мерцали.
Но тех усилий было мало,
Ему ночами снилось детство,
Хоть днём реальность заменяло
Успокоительное средство.
Он дико плакал и кричал,
И корчился, меняя позы,
Тем самым повод дав врачам
В дальнейшем увеличить дозу.
И вот затих… без жажды чуда
Он ждал, не плача, не скуля.
Он верил, что уйдёт отсюда,
Когда разрушится земля.
«А на море сегодня ветер…»
А на море сегодня ветер
Гонит волны, холодный и злой.
Я штришком этот день пометил
Только разницы никакой.
И сижу
