— В смысле? — Эдит небрежно промокнула рукав, и мы вернулись в кухню. — Разводиться ты не хочешь, значит, как ни крути, остается терпеть!
— Да не собираюсь я терпеть! Сколько можно говорить об одном и том же?
— Так чего же ты хочешь?
— Избавиться. — Я постучала ногтем по карточке струнного «Экипажа». — Избавиться от этой Мадлен.
— Но, может быть, ее нет!
— Пожалуйста, Эдит, довольно. Прямо как заезженная пластинка. Одно и то же, одно и то же… Я всегда стараюсь помочь тебе. Когда ты вояжируешь с экспозицией Лувра, твой сын перебирается к нам. А сейчас мне нужна помощь. Понимаешь, мне! — Я ткнула пальцем в грудь и чуть не сломала ноготь. — И прошу тебя помочь! Кого мне просить еще?
— Помочь?.. Как?.. Поговорить с Мишелем? Пристыдить? Заставить взяться за ум?
— Ну, и это тоже. Если бы ты не поговорила с ним тогда, четыре года назад, я не знаю, чем кончилась бы та эпопея.
— Да ладно, Полин, не преувеличивай мои заслуги… — Эдит уставилась на мокрый рукав и принялась разглаживать его ладонью.
— Не скромничай. На твоем месте я бы давно открыла частную практику по делам семьи. Ты — великий психоаналитик. Но дело не только в этом. Я тебя прошу: позвони!
— Мадлен? — Эдит продолжала тщательно гладить рукав.
— Не президенту же?
— И что я скажу ей? — Она не отрывалась от своего занятия. По-моему, демонстративно, чтобы я чувствовала свою вину за облитую так некстати блузку. В жизни не поверю, чтобы ее столь категорично не интересовала моя потенциальная соперница.
— Например… — начала я. Эдит не повела и бровью. Я кашлянула и допила из своей чашки холодный остаток кофе.
Показное безразличие действовало на нервы, но помочь мне в таком деликатном деле, кроме нее, не мог никто. Только ей известны эскапады Мишеля, для остальных же он — идеальный супруг, образец для подражания. И мне совсем не нужно, чтобы наша семья становилась объектом сплетен, а в молчании Эдит я уверена, как в своем собственном.
— Например, ты проводишь социологический опрос, или… Вот, Эдит, я придумала! Ты — представитель телефонной компании, у компании — юбилей и какой-то там конкурс номеров. И номер Мадлен выиграл первый приз. Теперь твоя задача — вручить ей билет на Канары, где ее ждут оплаченные фирмой на месяц вперед апартаменты.
— Полин… — Эдит откинулась в кресле и недоверчиво снизу вверх смотрела на меня. Мокрый рукав был тут же забыт начисто! В глазах светился неподдельный интерес! — Ты готова к таким расходам?
— Вполне. Сейчас не сезон, и к тому же вовсе не обязательно заказывать билет VIP-класса и пятизвездочный отель. Главное, выясни ее адрес и посмотри, что эта Мадлен представляет собой. К чему мне быть готовой, когда через месяц она вернется в Париж?
Эдит усмехнулась и презрительно скривила губы.
— Да Мишель забудет ее через месяц…
— Надеюсь.
— …и заведет себе другую.
— Насчет другой, это мы… — Я погладила себя по еще совсем незаметному животу. — Это мы еще посмотрим. — И решительно протянула подруге телефонную трубку. — Звони!
— Кстати, а как отнесется к появлению малыша твой сын?
— Селестен давно просил братика или сестричку.
— И мой Бернар тоже просил. Но сейчас-то им по пятнадцать!
— И очень хорошо. Селестен скоро сделается совсем взрослым, а у меня будет крошка Жюльет.
— Ты уже знаешь, что девочка? Разве ультразвук показывает на таком маленьком сроке?
— Девочка, девочка. — Я нетерпеливо потрясла трубкой. — Давай, Эдит, звони, пожалуйста, «девочке» Мишеля.
Моя подруга достаточно убедительно представилась сотрудником телефонной компании, проглотив, однако, свое имя, заговорила о конкурсе номеров, выигрыше и попросила разрешения у «победительницы» встретиться с ней, чтобы занести в анкету ее точные паспортные данные, с виноватой улыбочкой ссылаясь при этом на требования бухгалтерии, связанные с нашей французской повышенной любовью к бюрократии.
Вероятно, ее собеседница на том конце провода тоже ответила шуткой, потому что Эдит уже открыто рассмеялась, а потом переспросила фамилию Мадлен. Та же, в свою очередь, видимо, переспросила, как зовут «представителя телефонной компании», потому что Эдит назвала не только свою нынешнюю, но и девичью фамилию. Затем разговор почему-то повелся о каком-то папаше Тото, его собаке, собеседницы еще поспорили, была ли она спаниелем или фокстерьером, перешли на «ты»… И беседа потекла уж совсем в невероятном направлении: о цвете кафельной плитки, которую некая тетушка Ирен использовала в качестве подставки под горячее…
Я сидела как на иголках, а Эдит болтала и болтала про каких-то неведомых мне людей, причем с явным удовольствием и воодушевлением! Как если бы меня здесь не было вовсе! Как если бы закадычной подругой Эдит была эта самая Мадлен, а не я, с таким трудом уломавшая ее на этот звонок!
— С ума сойти! — Эдит наконец-то повесила трубку, назначив Мадлен встречу через час.
— Вот именно, — сказала я. — Что это все значит?
— Да я знаю Мадо с песочницы! Вот уж не предполагала, что Мишель положит глаз на нее!
— На песочницу?
Эдит беззлобно фыркнула.
— На эту дурищу Мадо! Не дуйся, Полин.
— Я не сомневаюсь в том, что она дурища. Лично я ни под каким бы предлогом не назвала свою фамилию и адрес неизвестному человеку, который позвонил мне по телефону.
— А по-моему, дорогая, — хитро ухмыльнулась Эдит и стала похожа на лису, — это твоя идея: узнать адрес таким способом.
— И где же она живет?
— Пока не знаю.
— Рассказывай! Я хорошо слышала, как ты пообещала ей быть там через час.
— Полин, я действительно не знаю, где она живет в настоящее время. Это детьми мы жили по соседству.
Я с подозрением смотрела на Эдит. Лису она напоминала все больше и больше.
— А встречаемся мы в кафе. — Она с улыбкой развела руками. С тем же выражением лиса виляет хвостом.
— В каком кафе?
— В «Ришаре».
— Это не кафе, а кафетерий…
— Какая разница?
— …на площади Виктора Гюго.
— Совершенно верно, мадам, площадь Виктора Гюго — излюбленное место знаменитой Коко Шанель, — с интонацией экскурсовода заговорила лиса. — Образ круглой площади нашел отражение в стилистическом решении…
— …Дизайна незабываемой песочницы дурищи Мадо, — добавила я, копируя ее тон. — Над проектом мемориальной доски уже трудятся энтузиасты из мастерских Лувра.
Эдит захохотала. Гораздо громче, чем того требовали обстоятельства.
— Не вижу ничего смешного, — сказала я.
