Совсем недвусмысленно касались тел друг друга, скользя по ним ладонями, соприкасаясь пальцами, сплетая их, тесно прижимаясь друг к другу в неистовых по красоте движениях под ритм битов. Под кожу Тисарева уходили электрические разряды от искрящегося притяжения, вспыхивающего в голубых и зеленых глазах под бликами заходящихся стребоскопов, которые Тисарев до того считал орудием пыток для эпилептиков, но сейчас, когда фотографичными вспышками в его память вбивались кадры красиво двигающихся девушек признавал, что стробоскопы это не такое уж и адское изобретение человечества. И в его мыслях скользило то самое томительное, набирающее жар горячее искушение, что зарождалось при взгляде на них, потому что и было зарождено ими, а то, что было в их полуулыбках, дарованных только друг другу, было так интимно и вместе с тем откровенно, что это безапелляционно примагничивало к ним взгляд, вынудив Тисарева почти окончательно утратить интерес к другим представительницам прекрасного пола и почти не отрывать взгляд от двух девушек, танцующих недалеко от него.
Они чувствовали музыку, ритм. Чувствовали жизнь.
Свободные, абсолютные раскованные движения тел, рук уходили на рейв. Рождали свой стильный и обособленный драйв в который так хотелось, но так не моглось попасть окружающим, потому что тот ритм был на разрыв. В отрыв. И пока внутри нет того же самого, в этот вектор не влиться. В этом было что-то бешено-отчаянное, в этих закрытых глазах, в свободе их тел, задающих ритм не на танцполе, а словно бы и звучащему треку. Их движения резковаты, но тут же смазывающие остроту плавностью стоило ритму музыки чуть измениться, подходя к припеву, но они замедлялись на миллисекунду раньше, оттого создавалось впечатление, что музыка подстраивается под их движения и, казалось, что там танцевали не тела, там двигались души. Грубо и зло и в то же время плавно, невыразимо притягательно. У одной на губах полуулыбка, у второй кончик языка по пересохшей нижней губе. Внутренний огонь в бушующем сапфировом и изумрудном пламени полуприкрытых глаз, и их движениях задавали динамику, на который бессознательно ориентировались те, чей взгляд падал на них и совершенно не важно, что ритм музыки мог расходиться с их собственным, это и не замечалось, потому что завораживал стиль, его физическое выражение. Стиль в пленительной красоте движений. Ментальных, исходящих из бесчинствующего нутра. Одного на двоих, это чувствовалось. Ощущалась эта энергетика, ее бешенство, будто подведённая к грани разума, за которой травящими тенями проглядывало что-то такое…Что, возможно, сжирало внутри этих двоих, что дало им такой драйв, который, вполне вероятно, ошибочно выдавал их за оторв… Энергетика, безумно безупречно изящная, переводящая бешенство в почти порно, когда одна скользнула спиной вдоль бока второй вниз, медленно разводя колени и прогибаясь в пояснице, а темные волосы беспокойным водопадом от краткого движения головой хлестнули по тонкому гибкому телу второй, подхватывающей ритм и держащей все на границе между порно и заходящейся от выраженности эротики.
Это намагничивало не только взгляд, а когда Виталя увидел, как они ворковали между собой у вип бара снова так недалеко от него, и от губ шатенки тонкими пальцами ее спутницы была убрана темная прядь, а в следующий момент одних полураскрытых губ с тенью матовой нюдовой губной помады коснулись кричащие глянцевым бордо другие губы, и тонкие руки так по женственному и одновременно с силой обхватили хрупкие, оголенные коктейльным платьем плечи, Тисарев окончательно определился где и с кем он закончит этот вечер.
Дал знак одному из своей охраны, незаметно в отдалении старающемуся слиться со стеной и не выдать колумбийского шайтана со страстью насилующего его нутро и мысли соблазнительной и казавшейся безусловно гениальной идеей немедля выйти на танцпол и показать, кто тут папа. Но долг есть долг, и он был внедрен в крепкую черепную коробку и ее корыстное содержимое раньше басурманского зелья, потому, через несколько минут расспроса/допроса (весьма страстного) знающих людей, охранник уже докладывал Витале, что официально эти девушки почетные завсегдатаи клуба, а в миру банальные охотницы и вполне вероятно, что и ему не откажут. Он не первый кошелек с которым местные хищницы покинут увеселительное заведение.
Тисарев удовлетворенно улыбнулся. Потом была пара неплохих коктейлей заказанных им для девушек, затем его изучающий взгляд по в благодарность развернутым корпусам, в то время как они, не скрывая, быстрыми, цепкими взглядами просканировали его наручные часы, одежду и их интерес тоже был утвержден. Он это понял, поднимая оценивающий взгляд с груди одной и другой на их лица — одновременно на девичьих губах заиграли приглашающие улыбки.
Виталя пересел к ним, сделал повторный заказ коктейлей, теперь наиболее дорогих в заведении, что, понятное дело, весьма ускорило течение флирта. Это укрепило Тисарева во мнении, что вечер закончится без скучных формальностей еще до того, как он заказал себе бутылку приличного виски. Приличного только по цене, но ход был снова верный — девушки, кратко переглянувшись, придвинулись ближе к нему и их, вроде бы, случайные касания его тела стали чаще и теснее, когда из-за громкости музыки приходилось придвигаться, чтобы не терять нити поверхностного разговора, а в определенный момент контакт стал и вовсе кричаще бесстыдными, когда девушки льнули к Витале на танцполе.
Алкоголь на губах, предвкушение в глазах, сигаретный дым в теплую летнюю ночь у входа в беснующийся клуб. Предложение Витали продолжить вечер в атмосфере более располагающей к тесному знакомству, в ответ одобрительный кивок блондинки, втиснувшейся в него, обвив руками шею и пленительная улыбка шатенки, прижавшейся к нему, когда он сжал ее ягодицу сквозь ткань короткого платья.
Охрана Тисарева, когда он и его спутницы погрузились на заднее сидение автомобиля, возразила против визита незнакомок в место, где сейчас обитал Виталя. Тот, пригубив бутылку не самого качественного пойла, подумав, пришел ко мнению, что решение, действительно, не самое верное. Ведь в словосочетании конспиративная квартира смысл в первом слове. Потому, на предложенный шатенкой отель, находящийся недалеко от клуба, он, как и охрана, не возражал, чувствуя улыбающиеся губы блондинки на своей шее и ее пальцы, медленно, ногтями скользящие от его колена вверх, по внутренней стороне бедра к паху, где уже были пальцы шатенки, играючи уводящей голову, когда он попытался поймать ее губы. Виталя распалялся, собирался настоять, но ее пальцы, знающие, что делать с мужской эрекцией даже сквозь плотную ткань одежды, не давали ему возможности остаться при том, что он немедля хочет попробовать эти призывно полные губы, от которых только что отстранилась блондинка, играющая с ним ровно в ту же игру и ровно по тем же правилам — игриво уводя голову при его попытках сорвать поцелуй и зарываясь лицом ему в шею, покусывала кожу у воротника, одновременно одной рукой массируя затылок расслабленно откинувшего голову назад Витали, а пальцами второй, в тандеме с рукой подруги, со знанием дела и явно опытом, касалась его паха так, что Виталя с сожалением должен был сообщить, что пыл девушкам следует слегка умерить, ведь до отеля не так уж и далеко и переходить к непристойностям следует когда они останутся без свидетелей.
Недолгая дорога, быстрое оформление по документам шатенки, седьмой этаж, щелчок двери, когда он прислонил к замку магнитный ключ и придвинул к себе блондинку, сжимая ее грудь, пока она горячо целовала шатенку, пальцами касающуюся его вновь набирающую обороты эрекции.
