Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 331
первом из них собраны материалы, посвященные походу в целом или отдельным его сторонам. В остальных – воспоминания лиц, служивших в тех или иных частях: в Офицерском, Корниловском, Партизанском полках, в кубанских частях, в артиллерии и в кавалерийских частях.
Как правило, все публикации приводятся полностью (сокращению подверглись только уже публиковавшиеся в России воспоминания). Из крупных трудов взяты только главы и разделы, непосредственно относящиеся к 1-му Кубанскому походу. Кроме того, из них исключались фрагменты, заимствованные авторами из тех источников, которые самостоятельно публикуются в настоящем издании. Авторские примечания помещены в скобках в основной текст. Во всех случаях сохранялся текст оригиналов. Исправлены лишь явные ошибки и опечатки.
Поскольку в белой армии на Юге России вплоть до ее эвакуации из Крыма использовался старый стиль, все даты, кроме особо оговоренных случаев, приводятся по этому стилю.
С. В. Волков
Раздел 1
А. Деникин[1]
Первый кубанский поход[2]
Мы уходили.
За нами следом шло безумие. Оно вторгалось в оставленные города бесшабашным разгулом, ненавистью, грабежами и убийствами. Там остались наши раненые, которых вытаскивали из лазаретов на улицу и убивали. Там брошены наши семьи, обреченные на существование, полное вечного страха перед большевистской расправой, если какой-нибудь непредвиденный случай раскроет их имя…
Мы начинали поход в условиях необычайных: кучка людей, затерянных в широкой донской степи, посреди бушующего моря, затопившего родную землю. Среди них два Верховных Главнокомандующих русской армией, главнокомандующий фронтом, начальники высоких штабов, корпусные командиры, старые полковники… С винтовкой, с вещевым мешком через плечо, заключавшим скудные пожитки, шли они в длинной колонне, утопая в глубоком снегу… Уходили от темной ночи и духовного рабства в безвестные скитания…
За синей птицей.
Пока есть жизнь, пока есть силы, не все потеряно. Увидят светоч, слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе, те, кто пока еще не проснулись…
В этом был весь глубокий смысл 1-го Кубанского похода. Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором все – в области духа и творимого подвига. По привольным степям Дона и Кубани ходила Добровольческая армия – малая числом, оборванная, затравленная, окруженная – как символ гонимой России и русской государственности.
На всем необъятном просторе страны оставалось только одно место, где открыто развевался трехцветный национальный флаг, – это ставка Корнилова.
* * *
Покружив по вымершему городу, мы остановились на сборном пункте – в казармах Ростовского полка[3] (генерала Боровского[4]) – в ожидании подхода войск. Еще с утра Боровский предложил ростовской молодежи, кто желает, вернуться домой: впереди тяжелый поход и полная неизвестность. Некоторые ушли, но часть к вечеру вернулась: «Все соседи знают, что мы были в армии, товарищи или прислуга выдадут…»
Долго ждем сбора частей. Разговор не клеится. Каждый занят своими мыслями, не хочется думать и говорить о завтрашнем дне. И как-то странно даже слышать доносящиеся иногда обрывки фраз – таких обыденных, таких далеких от переживаемых минут…
Двинулись наконец окраиной города. По глубокому снегу. Проехало мимо несколько всадников. Один остановился. Доложил о движении конного дивизиона. Просит Корнилова сесть на его лошадь.
– Спасибо, не надо.
Из боковых улиц показываются редкие прохожие и, увидев силуэты людей с ружьями, тотчас же исчезают в ближайших воротах. Вышли в поле, пересекаем дорогу на Новочеркасск. На дороге безнадежно застрявший автомобиль генерала Богаевского[5]. С небольшим чемоданчиком в руках он присоединяется к колонне. Появилось несколько извозчичьих пролеток. С них нерешительно сходят офицеры, по-видимому задержавшиеся в городе. Подошли с опаской к колонне и, убедившись, что свои, облегченно вздохнули:
– Ну слава те Господи! Не знаете, где 2-й батальон?
Идем молча. Ночь звездная. Корнилов, как всегда, хмурый, с внешне холодным, строгим выражением лица, скрывающим внутреннее бурное горение, с печатью того присущего ему во всем – в фигуре, взгляде, речи – достоинства, которое не покидало его в самые тяжкие дни его жизни. Таким он был полковником и Верховным Главнокомандующим; в бою 48-й дивизии и в австрийском плену, на высочайшем приеме и в кругу своих друзей, в Могилевском дворце и в Быховской тюрьме. Казалось, не было такого положения, которое могло сломить или принизить его. Это впечатление невольно возбуждало к нему глубокое уважение среди окружающих и импонировало врагам.
Вышли на дорогу в Аксайскую станицу. Невдалеке от станицы встречается квартирьер:
– Казаки держат нейтралитет и отказываются дать ночлег войскам.
Корнилов нервничает:
– Иван Павлович! Поезжайте, поговорите с этими дураками.
Не стоит начинать поход усмирением казачьей станицы. Романовский[6]повернул встречные сани, пригласил меня, поехали вперед. Долгие утомительные разговоры сначала со станичным атаманом (офицер), растерянным и робким человеком; потом со станичным сбором: тупые и наглые люди, бестолковые речи. После полуторачасовых убеждений Романовского согласились впустить войска с тем, что на следующее утро мы уйдем, не ведя боя у станицы. Думаю, что решающую роль в переговорах сыграл офицер-ординарец, который отвел в сторону наиболее строптивого казака и потихоньку сказал ему:
– Вы решайте поскорее, а то сейчас подойдет Корнилов – он шутить не любит: вас повесит, а станицу спалит.
Утомленные переживаниями дня и ночным походом, добровольцы быстро разбрелись по станице. Все спит. У Аксая – переправа через Дон по льду. Лед подтаял и трескается. Явился тревожный вопрос: выдержит ли артиллерию и повозки?
Оставили в Аксайской арьергард для своего прикрытия и до окончания разгрузки вагонов с запасами, которые удалось вывезти из Ростова, благополучно переправились. По бесконечному гладкому снежному полю вилась темная лента. Пестрая, словно цыганский табор: ехали повозки, груженные наспех и ценными запасами, и всяким хламом; плелись какие-то штатские люди; женщины – в городских костюмах и в легкой обуви – вязли в снегу. А вперемежку шли небольшие, словно случайно затерянные среди табора войсковые колонны – все, что осталось от великой некогда русской армии… Шли мерно, стройно. Как они одеты! Офицерские шинели, штатские пальто, гимназические фуражки; в сапогах, валенках, опорках… Ничего – под нищенским покровом живая душа. В этом – все.
Вот проехал на тележке генерал Алексеев[7]. При нем небольшой чемодан; в чемодане и под мундирами нескольких офицеров его конвоя «деньгонош» – вся наша тощая казна, около шести миллионов рублей кредитными билетами и казначейскими обязательствами. Бывший Верховный сам лично собирает и распределяет крохи армейского содержания.
* * *
Остановились в станице Ольгинской, где уже ночевал отряд генерала Маркова, пробившийся мимо Батайска левым берегом Дона. Корнилов
Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 331
