мужа приходилось и мне нанимать рабочих, но все же это был мой сад, мой до последней травинки.
Я жадно вдохнула полной грудью и почувствовала резкий укол в сердце. Переволновалась, наверное, из-за малышки… Надо бы лекарство принять…
Только вот крикнуть дочери я уже не смогла: мир начал меркнуть и сворачиваться в крошечную точку, отдаляясь и теряясь где-то в глубинах космоса, сливаясь с бесчисленными миллиардами таких же искристых звездочек…
Ни боли, ни страха. Скорее удивление и предвкушение чего-то необычного…
Глава 2
Первый раз я очнулась от лучей восходящего солнца. Били они мне прямо в лицо, и я инстинктивно прикрыла мгновенно заслезившиеся глаза. Хотелось пить.
Хлопнула дверь, и раздраженный женский голос спросил:
-- Не сдохла еще?
-- Нет, госпожа. Ночью-то совсем вроде как худо было, задыхалась вся, стонала. Думала, отойдет, спаси, осподь! А сейчас вона сами извольте подивиться, глазьями блымает, – второй голос, совсем другой. Простоватый, какой-то сельский. Слова выговаривает помягче, да и возраст у женщины явно старше, чем у первой.
Я с трудом подняла руку, пытаясь стереть слезы и защитить глаза от яростно бьющего света, который даже сквозь сомкнутые веки резал глаза. Болело все: голова, тело, даже мышцы ног и рук. Но если обычная мышечная боль в конечностях, которая бывает при сильных нагрузках, не пугала, то вот спазмы внизу живота – это что?!
И запахи витали странные, непривычные, чужие и неприятные. Пахло горелым деревом и дымом, чем-то сивушным, плохого качества. Напоминает самогонку, которой в девяностых торговала наша соседка, сварливая и крикливая бабка Валя. А еще пахнет сыростью, холодом и камнем. Такой запах был в пещере, куда мы однажды с мужем лазили по молодости. Хорошая тогда группа туристическая подобралась…
Мысли у меня путаются сильно, да и слышу я так, как будто голоса понемногу отдаляются…
-- Ить и шевелиться вона сама начала, – как бы с осуждением произнес второй голос.
-- Пока она не сдохнет, этот законник из замка не уедет, Шайха, – голос молодой женщины прозвучал… Осторожно он прозвучал, явно во фразе скрывался непонятный мне смысл. От женщины веяло неприязнью и опасностью.
Шаги и шуршание ткани. С меня сдернули одеяло: сразу стало зябко, и раздраженная женщина спросила:
-- Её что, обмывал кто-то?! – Голос тяжело давит и пробивается сквозь окутывающую меня все сильнее дурноту. Он неприятный, этот голос. Я инстинктивно чувствую к нему неприязнь.
Я втянула воздух, пахнущий кровью, болезнью и потом, и так и не рискнула открыть глаза. Накатывала дурнота, казалось, что мир плывет и качается. Уже погружаясь в бессознательное нечто, я услышала недовольный ответ:
-- Горничная ейна приходила. Я уж и то – гнала ее, так она скандалить почала…
***
Второй раз я очнулась, наверное, ночью. Кто-то тыкал мне в губы чашку и тихонько шептал:
-- Попейте, миленька моя, попейте… -- твердая рука придерживала меня за затылок, помогая.
Я глотала теплую воду жадно: внутри все ссохлось, казалось, я никогда не напьюсь. Глаза я открыла уже потом, когда удивительная влага закончилась.
Темно, хотя все помещение освещено холодным светом и каким-то красноватым отблеском, который то становится ярче, то теряется за темным силуэтом человека, принесшего мне воду. Все резкое, контрастное, непривычное. Почти те же запахи и совершенно чужая комната.
В стрельчатые узкие и высокие окна – их, оказывается, целых три, падают теперь рассеянные потоки лунного света. Возле моей кровати женщина средних лет, одна половина ее лица подсвечена серебристым отблеском ночного светила. Он подчеркнул морщины и складки. Вторая половина лица теряется в темноте.
Лунный свет обманчив, но мне кажется, ей лет пятьдесят. Совершенно незнакомое лицо, простоватое, очень неухоженное: брови она не щипала ни разу в жизни. Да и нелепый чепец, надвинутый на лоб, изрядно уродует внешность. Лицо кажется почти квадратным. Но я абсолютно точно ее не знаю.
Я пытаюсь сообразить, чем я заболела и что случилось. Сердце… У меня кольнуло сердце, и я не успела позвать дочку… А потом, кажется, уснула. Я даже помнила свой полет среди темноты, и как я тянулась к искоркам звезд. Красивый сон, конечно, но что с моим здоровьем? Почему все тело болит и тянет так, как будто я перебрала с физическими нагрузками?
Я тру глаза, стирая налипшую засохшую слизь, пытаясь привыкнуть и понять, где я. Наконец, проморгавшись, смотрю на женщину и сипло – горло тоже болит – спрашиваю:
-- Вы кто?
-- Я это, светлая госпожа, я! – почти с испугом говорит она. -- Ить что же это такое-то, осподь всемогущий! – она делает рукой какой-то странный жест, чертя несколько раз линию от левого плеча к правому и наоборот.
Кулак сжат, и чертит она оттопыренным большим пальцем. Из-под нависших век с испугом смотрят на меня небольшие глазки, и женщина вздыхает, открыв рот и показывая мне недостаток двух нижних зубов:
-- О-о-хти мне! Это что же такое и сотворилось с вами, светлая госпожа! Ну, оно и понятно: в родах два дня отмучались, да еще и ребеночка потеряли!
-- Ребеночка?! – абсурд какой! Кто из нас сошел с ума? Я или эта незнакомая тетка?
-- Да ведь говорила я вам уже! Да такой-то мальчик ладненький… – продолжая вздыхать, она торопливо тянет меня с кровати за руку, бормоча: -- Сейчас обмою вас, да и сменим все… Шайха-то поди и возиться не станет… От ить, бога-то не боится! Только уж вы поспешайте, госпожа, подмогните мне малость, одна-то я ить не справлюсь.
Театр абсурда продолжается. Я стою в центре большой комнаты с высоким потолком у стола. Держусь слабыми руками за спинку тяжелого резного стула и пытаюсь понять, что происходит. Голова кружится, и
