дыша от бессилия.
Послали гонца с весточкой Всеславу о сём горюшке. Как узнал то красный молодец, вскочил вмиг на коня.
Прискакал, у ложа её светлого стал пробужденья ждать. В ночи ему не спалося. Вдруг в полночь тёмный мрак накрыл светлицу. Все ладанки и свечи вмиг потухли. И тут же закричала Глашенька, забилась во постели. Бросился к ней Всеслав, обнял, баюкал, чело белое к сердцу прижимал. И медленно успокаиваться стала девица. Обмякло тело белое. Пришёл спокойный сон, живительный. Мрак начал отступать.
Но не проснулась Глашенька. Спала всё беспробудным сном. Решил Всеслав во светлый храм за помощью сходить. Образам помолился и воду освещённую, крещенскую у батюшки попросил.
Вернувшись, с позволенья хозяина он окропил весь дом, светлицу Глашину в особицу, шепча молитвы животворящие. Умыл и спящую девицу. И ночи начал ждать.
К счастью его великому, спокойно ночь прошла. А утром очи ясные открылися у Глашеньки. Здоровым румянцем щёчки налились. И полна сил встала она, суженого обняла.
– Как долго я тебя ждала! – воскликнула. – И будто вечность целую в немощи проспала. Со мной ты, желанный мой. И теперь знаю точно я, худое позади!
На другой день уж сваты ко светлому празднику приехали с поклоном и добром.
3
Быстро проносилось лето за дневными заботами да вечерним рукоделием. Каждый вечер Глашенька сидела за вышиванием, с любовью подготавливала рубашку под венец милому и свадебные рушники.
Летели дни и ночи. Близился Покров.
Чуть дыша от радости, страха и волнения, проснулась утром в светлый праздник Глашенька. Ни жива, ни мертва. Тётки и подруженьки в светлицу набежали. С песнями задушевными и страданиями протяжными в уборы голубку наряжали, красный сарафан надевали, волосы в косы длинные заплетали, вокруг головы обвивали, кокошник подвязывали, золотом вышитым платком покрывали.
Она же не шелохнётся, и взгляд её безжизненный устремлён в окно. Девицы и не чаяли, что образ она видела тёмного колдуна, что в лесу ей тогда мерещился. И голос глухой, стонущий слухом овладел. Слова его ужасные: «Нигде не скроешься!» звенели в её голове.
Убрали, снарядили девицу. Вошла в светлицу матушка с иконой Божьей Матери. С себя сняла браслет – оберег рода своего – и с молитвою благословения на ручку белую надела, три раза образом перекрестивши. И Глашенька вернулася: взгляд ожил, растаял злой колдун. На душе стало спокойно так: и радостно, и весело. Страшные слова демона сменились материнскими: «Доченька, быть добру!» А по щекам румяным побежали светлые слёзы исцеления.
Уж добры молодцы женихову шкатулку принесли. Повозка, убранная шкурами богатыми, у ворот – пора к венцу.
У храма ждал жених. Из-под распахнутого кафтана глаз радовала рубаха красная, вышитая, ярким поясом подвязанная. Молодец тоже тревожился, но рядом были други верные, и сам князь Пётр тут же, подбадривал его. Праздные зеваки толпились же кругом.
Невестушка подъехала.
– Знатно наплакалась голубушка! – послышалось в толпе. – Быть теперь счастливой Глашеньке – это примета верная!
Вместе, поклонясь Господу, ступили в светлый храм. Под благословенный колокольный звон из-под венцов супружеских слетела клятва верная и полетела ввысь!
После ж гуляний праздничных да попрощавшись с родичами, пустилась в путь-дороженьку прямо до града Мурома Глафира в мужнин дом.
4
Ещё одна зима махнула на прощанье снежным рукавом. А в избе Всеслава затосковала молодая жена без круга своего девичьего да без работы. Дела домашние и рукоделье в одиночестве ей опостылели.
Вот как-то просит она мужа:
– Ах, милый мой, одна и без дела по сердцу совсем зачахну я. Может, найдётся мне работа какая полезная для города аль для князей?
Задумался Всеслав. Пошёл к Петру с Февронией. И на его вопрос так молвила княгинюшка:
– Есть у меня искусница, что учит младых девиц рукоделиям различным, ведению хозяйства, премудростям иным. И нужна ей помощница. Давно уж ищем подходящую. Пусть Глаша и попробует в помощницах побыть, поучится наставничеству. А там, глядишь, и место её займёт. Тяжело нашей мастерице одной, стара летами.
Вернувшись со службы ратной, рассказал Всеслав жене своей, о чём с князьями светлыми вели они разговор. Глашенька согласилась с радостью. И на другой день с Февронией пошла она к боярыне, что звалась Ядвига Павловна.
Поговорили женщины, и стала Глаша помощницей в обучении девиц. И дело так по сердцу пришлось: всё спорилось, ладилось, ученицы слушались. Лишь Ядвига Павловна была ей недовольная. И каждый день находила, за какой изъян выговорить ей грубые слова. Глаша не обижалася, принимала со смирением. Но слова те жестокие ложились чёрным камушком в её младой душе.
Ученицы полюбили Глашеньку. Она ведь – не «старая Яга»: попусту не наказывала, не бранила на чём свет стоял, а помогала, подсказывала, на промахи указывая, поддерживала добрым словом, ласковою улыбкою. И девицы старалися уроки сдавать вовремя, но и не торопилися, чтоб изъяна избежать. Ведь знали, что за их ошибки Ядвига Павловна с помощницы спросит со всей строгостью. Жалели те её.
Всем сердцем полюбила Глашенька работу. И никакие трудности не страшили её. Ученицы радовали, Феврония была довольна мастерицами. Чрез это злое и тёмное копилось в сердце Ядвиги Павловны. И однажды она решилася извести помощницу.
Недаром её в городе кликали ведуньей тёмною. Знала она о снадобьях побольше многих знахарей. Вот и решила в питьё Глашеньке подсыпать дурман-травы. Да не простой, а наговорённой – от семьи, дома и любви отводящей.
Ничего не подозревая, молодица выпила из рук Ядвиги Павловны, и пелена недобрая застелила душу ей.
Прошло немного времени, а Глаша изменилася. Все думы о работе теперь были в голове. Хозяйство же домашнее пришло всё в запустение, и муж давно не слышал слов ласковых от неё. Денно и нощно пребывала Глашенька в мастерской.
Всеслав тем временем закручинился. Пытался с ней поговорить, но Глаша лишь молчала, как будто и не слышала.
Святой водой окрапливал, к причастию святому подводил, Богу молился – ничего не помогло. Силён сок дурман-травы, уж глубоко в душе. Камни жестокости он начал оживлять: всё чаще стала Глаша гневаться, кричать и обижаться. Душа стала ранимою и жестокою при том.
Совсем Всеслав отчаялся. Осталось ему только уповать на Чудо со смирением.
И Чудо произошло!
Однажды пробудившись утром, Глафира поняла, что под её сердцем поселился ангел – счастливый плод любви.
И тут же чёрный яд дурман-травы стал постепенно уходить из сердца и души, забирая с собой всю тяжесть камней жестокости и гнева. Былые ласка, доброта и кротость возвращалися.
Испуг сменился радостью, счастьем, ожиданием
