Может, убежать к фуре, что заправляется рядом? Срочно звонить маме!
В Кузедеево, милой деревеньке, где я вырос, уже рассвет: засыпает даже ночь, но только не мама. Слова Алима её, видимо, не успокоили. Я передаю ей номер машины убийцы и примерные координаты места преступления. Напоследок желаю маме спокойной ночи. Сделать это оказалось удивительно просто, обыденно. Собственный голос остаётся твёрдым, чем я тихо горжусь.
Палач возвращается. В его руках чипсы и шоколадка. Он хочет прикормить меня, чтобы усыпить бдительность. Профессионал!
Спать в дороге не буду. Как только усну, он свернёт, и мне конец. Потихоньку жую чипсы, сжимая в ладони шариковую ручку. Удара ею необходимо и достатчно, чтобы ошеломить убийцу и успеть выбежать из машины.
– Ты не устал, Артём?
– Нет-нет, я студент. Привык не спать ночами. – лгу я правду.
То, что Алим скажет через секунду, окатит меня ледяной волной:
– Ничего, если я помолюсь?
Вот он – конец.
– Нуу, молитесь.
Религия! Как я об этом не подумал! Он убьёт меня не из-за денег. Идея! Идея страшнее! Меня нужно убить: так повелевает вера экстремиста. Машина останавливается, и моё сердце тоже.
– Я мусульманин.
– Я уважаю чужую религию. Может, мне выйти, пока вы молитесь?
– Не-не-не, сиди.
Водитель чинно снимает чёрную с тремя полосками кепку, возлагает руки на руль и закрывает глаза.
– Аллах Акбар.
***
Над весенним русским полем полная Луна освещает тонированную “Ладу”, в которой молится кабардинец. Студент рядом ждёт, что будет дальше. Пространство кажется ему натянутой нитью, которая вот-вот порвётся. Он гадает: звучит молитва вроде “Отче Наш” или последняя исповедь террориста? Как страшно ему не знать этого! Как глупо никогда за всю жизнь не ознакомиться с миром Корана хоть чуточку! Вдруг он уже нарушил какое-нибудь важное правило, и за это должен быть наказан!
– Тц, тц, тц.. – ритмично отсчитывает секунды до взрыва Алим, положив голову на руль.
– Аллааах-Акбааар! – напевает он, добавляя непонятные рваные слова. Славит ли он своего Бога за жизнь и обещает никогда не убивать или же даёт клятву извести неверных?
Вот-вот кончится молитва, и студент вместе с ней.
Голова вверх. Голова вправо. Голова влево. Вниз. Руки на коленях.
Алим открывает глаза. Жмёт на газ. Я ощущаю себя Достоевским, которому прочитан приговор о смертной казни. До эшафота остаётся … минута, две, пять? Хватаю блокнот:
“Достоевский писал: заинтересовался мнением прохожего. А я полюбил. Каждого полюбил. Хочу подойти и обнять каждого вопреки их непонимающим лицам. Сильно-сильно обнять. Простить. Поцеловать-расцеловать. Ведь самая обычная жизнь – сверх-интересна, всё вокруг – сверх-любовно! Любить каждое проявление жизни, каждого человека, друга хочу сейчас. Никогда не прятать эмоции. Пылать! Гореть! Жить!..”
– Артём, а ты верующий?
– Знаете, я ещё не решил. Когда-то верил, когда-то нет. Сейчас я ищу. Считаю, что неправильно верить, потому что так сказали. Нужно самому найти это. – и чего я так откровенничаю с ним?
– Это большой грех, Артём, что ты не веришь в Бога.
Молчу. Алим называл себя добрым. Но что, если в его понимании быть добрым значит уничтожать неверных Аллаху? Неопределённость понятия доброты, по-философски бестолковая проблема, сейчас изводит мою душу.
– Я исламист. Я никого не боюсь. Никого, кроме Бога. – посмотрел мне в глаза Алим. Сейчас свернёт на встречку. Выпрыгну из автомобиля – попаду под грузовик.
– Да, бояться глупо. – соглашаюсь я.
Резкий поворот руля.
На дороге труп. Алим едва объехал сбитого кем-то оленя.
Минуты ползут и ползут, а меня доставляют в Москву, чтобы сделать одним из бойцов группировки "Аль-Каида"1. Нужно себя чем-то отвлечь. На что похожа Луна? На глаз притаившегося хищника. Светит чёрт знает, как. Минуты сменяются часами, а мы всё едем к Москве и утру. Луна похожа на воздушный шарик. Утро умывается светом. Спящая на обочине фура похожа на котёнка, который склонил голову и подсунул лапки под маленькое тельце.
Алим останавливается, чтобы ещё раз помолиться. Я выхожу из машины – на всякий случай перекреститься.
И вот до Москвы осатётся меньше сотни километров. Становится ясно, что Алим просто подвозил автостопера, молился своему Богу и переживал о стереотипах, связанных с его народом и верой.
Я выхожу из чёрной “Лады” у красного московского метро. На картонке Алим по моей просьбе оставил подпись. Простившись с ним, как с дорогим другом, я ушёл в тишину утренней Москвы.
Глава 3. Качели
Я расшагиваю по московским бульварам. Гордым гербом на прямой спине красуется картонная коробка с величественным: “До Москвы”. Руки танцуют, гремят пуговицы браслета!
Сворачиваю за угол. Вдруг солнце обжигает. Передо мной площадь с качелями, фото которых показывала она. Если у Москвы есть душа, то она живёт здесь, сочувствуя взлётам и падениям пришедших сюда людей.
Подкрадываюсь ближе. Дрожащие лучи трогают мои волосы.
Нужно позвонить ей – предложить встретиться, когда вернусь. Ведь я живой, я вернусь, и это – счастье! Какая разница, чья гордость больше? Когда умрём, нам это будет безразлично. В эту ночь я, считай, умер, а значит всё остальное не так важно.
Разбудил. Ответила “нет”. Сказала, что болеет. Верю, что это правда, а хочется, чтобы она лгала. Но я же на тех самых качелях, как она этого не понимает! Разве это не меняет всё?! Я же здесь из-за неё! Я везде из-за неё! Как можно говорить “нет” после такой ночи! Как можно не забыть о любых разногласиях! Ведь мы живы, и это чудо! Как можно в новое утро говорить “нет”!
Светлая девушка улыбается московскому небу на соседних качелях. Каждый человек удивительно красив, когда улыбается по-настоящему. Скрестил ноги, медитирую, насильно не думая о ней. Смотрю на девушку, иногда замечая ответные взгляды. Она явно не заскочила по пути, не ждала подругу, а специально пришла на качели ранним утром.
– Как вышло, что ты сейчас, в семь утра, сидишь на качелях и улыбаешься? Ты выглядишь счастливой.
– Я здесь молюсь.
Входящий звонок не дал осознать сказанного. “Лёха”, – увидел я на экране.
Примечания
1
Деятельность террористической организации “Аль-Каида” запрещена на территории РФ.
