Ветой в полусне, надолго оставляли след в её душе. Она тосковала по ним, тосковала по другой жизни, будто должна была быть там, а не здесь, будто эта реальность свалилась на неё, как куча снега на голову, и запорошила, заслонила глаза серостью и скукой, а то, настоящее — где-то под этим слоем, и она никак не может его разглядеть, только вот в этих полуснах, мимолётно. Она вспоминала что-то, чего никогда не было с ней. Ей чудились места, в которых она никогда не бывала, но такие родные, настоящие, живые. Высокие башни, затерянные в вековых лесах замки, тёмные и сырые, огромные рынки-лабиринты под навесами, шумные, горящие жёлтыми огнями, пахнущие тысячами специй и переливающиеся сотнями ярчайших оттенков. Ей так хотелось удержать их, но все улетучивалось, как дымок над чашкой чая, расползалось и исчезало.
Сегодня ей снился парк. Осенний парк такой неимоверной яркости и красоты, какую невозможно представить. Шёл дождь, и мокрые листья на деревьях и дорожках переливались, как лакированные, а воздух был такой густой, тягучий, сладко-земляной, что хотелось набрать его в бутылочку и носить с собой, периодически вдыхая. Вета выбрала цвета — оранжевый, тёмно-зелёный и ярко-жёлтый. Иногда в комоде не находилось пряжи нужного цвета, и она специально шла в магазин, чтобы купить её. Квадраты вязались всё быстрее, она уже с закрытыми глазами могла вязать их, или смотреть фильм, почти не отрываясь. Закончив этот осенний квадрат за десять минут, она положила его в корзинку к остальным и отпила кофе. В дверь позвонили. Вета открыла, и в квартиру сразу ворвался звонкий голос Иды и изумительный аромат свежих оладий — с пылу с жару. Ида затараторила про детей, как всегда — у Марика, младшего, насморк третий раз за месяц, Эрик опять пришёл в два часа ночи, а Регина наоборот, сидит дома, забившись в свой угол, пялится в телефон, и никак ее оттуда не вытащить. Подростки, думала Вета, и вспоминала себя в этом возрасте. Как тоже гуляла с друзьями ночи напролёт, как бабушка волновалась и лежала без сна, пока ветин ключ не повернётся в замке, но не запрещала и ничего ей не говорила. Ветино взросление прошло без приключений, она не обросла комплексами, была открытой и беззаботной, но при этом не легкомысленной. В юношестве перечитала много книг, любила философию и эзотерику, жадно изучала всё, что только подвернётся. Регина иногда заходила в гости, и Вета интуитивно чувствовала, что именно нужно ей сказать и как, хоть не бывала никогда в её шкуре, но вникала и понимала, что она чувствует. Марика тоже иногда оставляли с ней, и он сидел за столом с книжкой, пыхтел над страницами, смешно поправляя пухлым пальчиком огромные очки, грузно сидящие на переносице. Он был любознательным и обожал читать — про себя Вета называла его «доктор Марик». Иде некогда было с ним заниматься, Эрик вырос и считал его просто мелюзгой, но при этом шум за ветиной стеной производили именно они. Эрик, если не валялся на диване, играя на телефоне в стрелялки, любил дурачиться с Мариком. Марик хоть и был прилежным и усидчивым чтецом, но стоило втянуть его в возню, остановить его было уже трудно. Он превращался в маленькое торнадо и давал отпор Эрику, они кувыркались, боролись, орали во всё горло, и так могло продолжаться довольно долго. Периодически приходила Регина и рявкала на них, чтобы заткнулись и что у неё болит голова от их крика, но это их, как правило, ещё больше раззадоривало. Она уходила ни с чем, чтобы через некоторое время снова прийти и снова рявкнуть. Когда Ида была дома, она присоединялась — как старшая львица, коротко рыкала на своих львят, и делала дела дальше. Со стороны могло показаться, что у них дома нет согласия, что все вечно ссорятся и кричат друг на друга. И только близкие люди знали, что это совсем не так. И Вета тоже это знала.
Ида была постарше, и всю жизнь они с Ветой жили в соседних квартирах, Ида — с родителями, Вета — с бабушкой. Вета помнила, как Ида вышла замуж, как родились дети, как они росли. К сожалению, через пару лет после рождения Марика муж ушёл, оставил их ради другой семьи, но деньги платил исправно, а у Иды просто не было возможности демонстрировать свою гордость и отказываться, ведь троих детей надо было на что-то растить. И Ида растила. Бегала, крутилась, подрабатывала, ещё и умудрялась помогать всем, никого не забывала. Дети, хоть и огрызались, но любили друг друга. Все праздники они отмечали вместе, всегда звали Вету, как одна большая семья. Толкаясь на тесной кухне, пекли куличи на пасху — просто чтобы был ещё один повод для праздника; с ветиной подачи стали вырезать рожицы на тыквах в хеллоуин, наряжались и дурачились весь вечер, а потом собирались у Веты в комнате и смотрели «Кошмар перед Рождеством», подпевали вместе песням и пили глинтвейн из вишневого сока; летом у детей были дни рождения, и Вета шутила, что Эрика надо было назвать Август — в честь месяца, когда он родился. Дети всегда огорчались, что одноклассники разъезжаются на лето кто куда, и некого позвать в гости; но в итоге усилиями Иды и Веты дни рождения всё равно получались весёлыми. Но самым любимым был новый год. Они начинали готовиться за месяц. Старательно вырезали снежинки из бумаги, рисовали зубной пастой снежные пейзажи на окнах, увешивали всю квартиру мигающими гирляндами, словно лианами, Марик мастерил фигурки и развешивал их на ручках шкафов и на комнатных растениях. Вместе наряжали ёлку. Вечером 31 декабря Вета приходила к ним, и они с Идой делали последние приготовления перед накрыванием стола. Регина всегда готовила шоколадную колбасу из печенья и сгущёнки, Эрик заведовал выбором салютов и петард, а Марик просто ошивался рядом и подъедал со стола обрезки колбасы и сыра и выпрашивал крабовые палочки, которые резали в салат. У Веты были друзья, но ей никогда не пришло бы в голову отмечать новый год с кем-то кроме Иды. Это было незыблемой традицией. Она не думала о том, что будет, когда дети вырастут, уедут куда-то, создадут свои семьи. Тогда наверно они будут вместе с Идой сидеть в креслах, попивать вино и вспоминать былое. А пока — гора подарков под ёлкой в самодельных обёртках, весёлый хаос распаковывания, когда пробили куранты, все выпили газировки из бокалов и нетерпеливо срывают бумагу с коробок, охая, прыгая
