Свежий воздух немного остудил Иру. Она умерила свой «солдатский», как выражалась ее мама, шаг и осмотрела двор.
Несмотря на выходной день, вокруг кипела активная жизнь: на лавочке, наклонясь друг к другу, судачили старушки; автомобилисты копались во чреве своих «бегемотов» — мини-гаражей с откидывающимся верхом; с визгом, закладывающим уши, носились вокруг маленькие сорванцы; брезгливо откидывая в сторону тряпки, рылся в помойке бомж; двугорбыми верблюдами тащили домой сумки, набитые продуктами, домохозяйки…
Игорька нигде не было видно.
Ира хмыкнула и направилась к коммерческому киоску. Но там, кроме двух парней, скребущих по карманам в поисках денег на пиво, наблюдалось полное безлюдье.
Ира в недоумении остановилась. Игорек, конечно, был мальчишка балованный, но вряд ли бы он ушел далеко от своего двора. Не потому, что ему запрещали, а в первую очередь потому, что он сам боялся переходить улицу, а тем более бродить по чужим районам…
Нехорошее чувство застряло неприятным комом в горле. А вдруг с ним что-нибудь случилось? А вдруг его машина задавила?
— Чушь! — пыталась она успокоить себя. — Сидит небось сейчас в гостях у кого-нибудь из своих друзей, смотрит мультики и знать не знает, какая ему трепка предстоит! Нужно вернуться домой — он туда придет, больше ему деваться некуда!
Ира решительно направилась к своему подъезду, когда, лихо вывернув из-за ее плеча, дорогу ей преградил какой-то роллер.
— Что, пацана потеряла? — криво ухмыльнулся он.
Ире сразу не понравилась его лоснящаяся от угревой сыпи морда и какие-то дохлые пучки волос на том месте, где у мужчин бывают усы. Но тем не менее она спросила с надеждой:
— А что, вы его видели?
— А то как же, — плюнул на тротуар роллер и вдруг ни с того ни с сего спросил: — Телефон у тебя есть?
— У меня целая куча телефонов, — холодно ответила Ира, — вон они, в кустах, в мешке лежат…
— Дура, — ощерился парень, — не клеюсь я к тебе. Позвонят тебе по поводу твоего мальчишки.
— В каком смысле позвонят? — испугалась Ира. — Где он?!
— Телефон давай, живо, — беспокойно завертелся на месте парень, — а то я уезжаю!
Ира сказала свой номер.
— Жди звонка! — предупредил ее роллер, развернулся эффектным пируэтом и через две секунды исчез за углом.
Совершенно обалдевшая от этого разговора Ира заторопилась домой.
Неужели с ней могло произойти такое? Неужели такое вообще возможно? Неужели ее брата украли?!
Глава II
ЯМАХА
С Натахой мы, считай, дружим с детского сада. Обитаем мы в одном районе, в соседних домах. И, хотя многие девчонки, которые были со мной в детсаду, живут тут же, ходим мы почему-то с Натахой.
Насчет «ходим» прошу понять меня правильно — мы не из тех «кисонек» и «заинек», что через каждые две секунды чмокают друг дружку и держатся за руки. Мы эти вещи ненавидим побольше, чем ребята. Просто за долгие годы мы, что называется, притерлись — мне легко с Натахой, а ей, наверное, со мной.
Хотя справедливости ради нужно признать, что более разных людей, чем мы с Натахой, еще поискать. Начать хотя бы с того, что она — шатенка с великолепными, от природы вьющимися волосами. Мои же жалкие водоросли начинают выглядеть на четверочку только в том случае, если их мыть по два раза в день и накручивать на термобигуди или терзать щипцами.
Господи — господи-и, и за что нам, девчонкам, такое наказание? Смотрю я на своего старшего брата, Костика, и удивляюсь. Он утром вскочил, щетину свою бритвой поскреб, джинсы свитер кроссовки натянул и — готов, хоть в институт, хоть на дискотеку. Мне же — встань, обруч покрути (иначе фигура уплывет и — не догонишь!), вечерний крем удали, гигиенической помадой губы накрась, брови подровняй, прическу уложи, блузку погладь, туфли почисть… И это все помимо обязательных процедур типа чистки зубов и низкокалорийного завтрака…
Ой, куда это я уехала? Я же про Натаху рассказывала… Ну вот, в общем, Натаха — шатенка, а я — русая. У нее фигура чуть ли не «девяносто-шестьдесят-девяносто», а я, если буду лопать эклеры и каши, — первый кандидат в разряд «пухленьких». У Натахи глаза карие, «каурые», как любит издеваться Костик, а у меня — серенькие, правда иногда, при должном освещении, кажутся зеленоватыми. Я — чуть ниже среднего роста, но Натаха рядом со мной — просто Эйфелева башня, такая же стройная, высокая и красивая. У нее нос прямой, лицо миндалевидной формы. У меня «морда лица», как язвит Костик, почти круглая, а нос… так себе нос — ничего выдающегося.
Естественно, что половина ребят из старших классов влюблены в Натаху. Но, за что я ее уважаю, она никогда, ни-ког-да ни с кем не заигрывала, ни по кому не сохла и ни на какую вечеринку не ходила, если туда не приглашали и меня.
Натаха — внешне человек рассудительный, а я — взбалмошный (хотя на самом деле — все наоборот, это она так маскируется). Поэтому, когда я отпрашиваюсь на дискотеку или на концерт, мама первым делом интересуется: «А Наташа пойдет?» Это она, значит, уверена, что если Натаха со мной, то я ни в какую историю не попаду. Это, конечно, правильно, хотя слышать такие вещи иногда, честно говоря, бывает обидно.
Потом Натаха — четверочница, а я — троечница. Даже не знаю — переведут ли меня через год в десятый класс. Или в хабзайку («пэтэуху» по-нашему) сошлют…
Вот такие мы, ежики, разные звери.
Костик говорит, что мы, кроме всего прочего, редкий феномен, поскольку, по. его мнению, дружбы между девчонками не бывает и «быть не может по определению». Не знаю, какое определение он имеет в виду, но я Натаху считаю другом и, думаю, она меня — тоже.
Чуть не забыла рассказать, как я стала Ямахой, а Наташка — Янатахой.
Один раз к нам на дискотеку пришли ребята из соседней школы. Подошли познакомиться. Вообще-то меня Машей зовут, но меня вдруг потянуло пошутить. Ну я и брякнула:
— Я — Маха, а это — Натаха.
Но те ребята почему-то поняли, что это — кличка моя, по одной знаменитой японской фирме. Так я с тех пор и стала Ямахой, а Наташка — Янатахой…
Глава III
ЯНATAXA
В тот день мы вышли с Ямахой на улицу без определенных целей, просто так пошляться. Двигались мы вдоль нашего дома: она — по бордюру на тротуаре, а я рядом по лужам шлепала. Делать нам было нечего, мы с тоской посматривали по сторонам на серые тучи, которые нависли над городом и чуть не цепляли ржавые крыши и покосившиеся, будто пьяные, телевизионные антенны; на серые панели домов с застекленными стиля «кто во что горазд» балконами; на чумазых ребятишек, которые гоняли друг за другом по грязи, как футболисты на картофельном поле. И — молчали. Вдруг из-за угла выскочила девчонка, которую мы обе хорошо знали. Ирка была красная, прическа на ней растрепалась, а куртка сбилась набок. Меня это, честно говоря, сразу удивило. Потому что Ирка проходит у нас под кодовой кличкой Манекенщица — всегда-то на ней все приглажено, макияж такой как надо, одежда с иголочки, ну а про прическу и говорить нечего, такое всегда было ощущение, что она каждое утро укладывается часа по три. Ну вот, идет Ирка к нам, а сама чуть не плачет. Я остановилась перед ней и спросила:
