до самого Ниеншанца залило. Все знал и все понимал. Не раз, должно быть, окидывая взглядом неприветливые, унылые берега, думал о том что неспроста, видно, ни новгородцы - старые хозяева этих земель, ни захватчики - шведы даже и не помышляли на невских островах большие города ставить. Немало трудов потребует его затея. Но сколь важна она для блага России!
Согнанные со всех концов земли русской, в каждодневной упорной борьбе с природой, неся порой тяжелые потери, свершали свой неприметный и беспримерный подвиг тысячи строителей Петербурга.
За клином клин,
К доске - доска.
Смола и вар. Крепите сваи,
Чтоб не вскарабкалась река,
Остервенелая и злая…
Зубастой щекочи пилой,
Доску строгай рубанком чище.
Удар и песня…
Над водой -
Гляди - восходит городище…
Была у Петра такая привычка: мир ли, война - а из пятидесяти трех лет своей жизни воевал он примерно тридцать, - первым обучался он всякому новому делу, чтобы пример подавать, а потом и других учить. Подвижный, вечно куда-то спешащий, вечно куда-то едущий, из конца в конец исколесивший Россию и многие чужие края, он успевал всем заниматься, во все вникать. „Время яко смерть, - любил он повторять, - про-пущение времени смерти невозвратной подобно". И возводя на приневских болотах свой „парадиз" - рай, как называл он будущую столицу, Петр был верен себе: его исполинскую фигуру (роста он был 2 метра и 4 сантиметра) можно было видеть повсюду - и на бастионах Петропавловской крепости, и на только что заложенной Адмиралтейской верфи, и на соседнем с Заячьим, Городском острове, где поначалу строился город. Без его участия ничего не делалось, нигде не обходилось. Как рубить просеки в лесу и дороги прокладывать, как каналы рыть, куда землю и камни сыпать, чтобы топи сушить, где кому строиться, где какому зданию быть, - все сам решал. И уж, конечно, сам выбирал место для своего летнего дворца и сада, первого сада в Петербурге.
Облюбовал же Петр именно этот участок на левом берегу Невы, видно, прежде всего потому, что был он давно обжитым. Еще при шведах, в 60-х годах XVII века, стояли здесь деревянные строения; позднее принадлежал он шведскому майору Конау, построившему в своих обширных владениях мызу с садом. К тому же мыза Конау была довольно далеко от шума и грохота стройки Петропавловской крепости, а Петр, хоть и великан, и силой обладал богатырской, страдал тяжелым нервным расстройством, просыпался от малейшего шороха. Ночью мимо его дворца запрещалось не только ездить, но даже ходить.
Вероятно, еще и потому особенно приглянулось Петру это место, что почти со всех сторон было окружено оно водой, страстно любимой им стихией. Недаром у самого Финского залива построит он вскоре и дворец в Стрельне, и свою парадную резиденцию Петергоф, где у стен любезного его сердцу Монплезира ие умолкая плещутся голубовато-серые холодные волны.
В скором времени Летний сад был превращен в настоящий остров. С одной стороны к нему подходила Нева, с другой его омывала Мья или Моя. Правда, это была всего лишь узкая, болотная речушка, пригодная разве что для полоскания белья (потому и прозвали ее так - Моя, Мойка), но ее расширили и углубили. Потом Мойку соединили с вытекавшим из Невы Безымянным Ериком. В нем было много островков и заводей, но к тому времени он уже давал воду фонтанам Летнего сада, и постепенно его все чаще и чаще стали именовать Фонтанной рекой или попросту Фонтанкой. С четвертой же стороны сада, там, где текла маленькая речка с поэтичным названием Лебединка, чтобы осушить местность, соорудили Лебяжий канал. Так Летний сад оказался „вставленным" в великолепную, живую и трепетную, поблескивающую под лучами солнца водяную раму.
Обилие воды не только придавало саду особую красоту, делало его, как и Петергоф, таким непохожим на дворцовые сады и парки других стран, - по тем временам это было еще и очень удобно: в новорожденном городе почти не существовало дорог и передвижение по нему представляло немалые трудности. После хотя бы одного дождливого дня нигде ни пройти, ни проехать, и лошади и люди тонули в непролазной грязи. Поэтому реки использовались как главные пути сообщения, и на них, точно на улицах, всегда царило оживление: во все стороны сновали шлюпки, верейки и прочие суда, которыми снабжала жителей всякого звания Партикулярная верфь „для лучшего обучения и искусства по водам и смелости в плавании". Владельцы обязаны были держать свои суда в чистоте и исправности, потому что, как говорилось в царском указе, „сии суда даны, дабы их употребляли так, как на сухом пути кареты и коляски, а не как навозные телеги".
Летний сад, который Петр упоминает в своих указах, помеченных мартом - апрелем 1704 года, обычно считают ровесником города. И это, конечно, верно: ведь даже в масштабах человеческой жизни девять-десять месяцев не составляют существенной разницы. У ровесников же, как известно, всегда много общих черт, ибо растут и формируются они в одних и тех же условиях: продуманная простота и ясность, „регулярность" планировки, определившие облик Петербурга, были присущи саду с самого начала его существования.
Первый план Летнего сада, как позднее и план Петергофского Нижнего парка, вероятно, набросал сам Петр, повидавший еще во время своего заграничного путешествия с Великим, посольством знаменитые сады Голландии и немецких княжеств, Прославленные же французские парки - Версаль, Трианон, Марли, которые -удалось ему увидеть лишь в 1717 году, он изучал по многочисленным альбомам и книгам, специально выписанным из-за границы и хранившимся в его библиотеке, где имелись также издания, рассказывавшие об устройстве фонтанов и других увеселительных затей европейских „регулярных" садов. Но, как всегда, чем бы ни занимался Петр, воевал или строил, он окружал себя талантливыми людьми, опытными мастерами своего дела. Они-то и превращали его идеи-„эскизы" в рабочие проекты, претворяли их в жизнь, осуществляли в натуре.
Первоначально, в 1704 - 1705 годах, разбивкой царского „огорода" (так в те времена обычно называли сад) и устройством в нем фонтанов занимался русский архитектор Иван Матвеевич Угрюмов; руководил работами сам Петр, придававший огромное значение своей новой резиденции. Среди забот о государстве, в суровых условиях военных походов, Петр постоянно о ней помнит. В 1704 году, отбивая нападение шведов на Петербург и Кроншлот, подготавливая взятие Нарвы, он отдает распоряжение прислать для Летнего сада „всяких цветов из Измайлова не помалу, а больше тех, кои пахнут"; летом 1706 года, незадолго до того, как отправиться на Украину,
