дракой, распыляют на противника особый резко пахнущий секрет, подобно хорькам-с?
— Но разве это секрет, что полисмены подобны хорькам?
— То есть меня поразило ваше замечание-с, что по запаху можно определить, что человек схлестнулся именно с полисменом-с.
— Я думал, тебя отхлестал полисмен, ха-ха-ха, после того, как ты нахлестался. А что ты нахлестался, можно определить по запаху. — Наглый блеф, ведь и сам я был с перепоя, но забулдыге Шимсу унюхать это не по силам.
— Сэр!
— Ну, конечно. Здесь двух мнений быть не может. Если, допустим, твой камердинер, человек в обычной жизни аккуратный, является грязный, в обнимку с кудрявой с перстами пурпурными Эос, а это богиня зари, чтоб ты знал, а не леди, и если он проникнут духом революции…
— То есть-с?
— То есть от него идет дух, как от персонажа русской пьесы.
— Наверно, вы подразумеваете нечто в духе пьесы Горького «На дне»-с?
— Да к тому времени, как ты обрел дух, и на дне-то ничего не было. Ведь речь идет о субъекте, который явился ко мне в таком виде, будто кошка, подчиняясь иррациональному зову джунглей, подобрала его на заброшенной помойке и, по дороге определив его ценность, брезгливо оставила возле калитки. Где ночевал такой субъект, я спрашиваю?
— Возле калитки-с?
— Нет, в каталажке. А раз мы видим, что у него, то есть у субъекта, то есть у тебя, Шимс, ко всем отклонениям от великосветских канонов еще и подбит глаз, то без бдительного ока полисмена тут уж точно не обошлось.
— После вашего объяснения все это кажется очень простым-с.
— Еще бы! Поэтому мы, мастера детективного жанра, никому не выдаем своих секретов, в отличие от хорьков… Любопытно, как мозг сам себя контролирует…
— Может быть, чаю-с?
— Подожди, пока я полностью отобьюсь от полисменов сна.
…И я от них отбился.
Глава 2
Было хмурое утро. Дождь лил с тем протяжным и неделикатным звуком, с которым мой кузен Эндрю имеет обыкновение шмыгать носом. Правда, при всем уважении к носошмыгательным способностям исчадия злейшей из теток, весьма обильным в эту пору плодоношений и туманов, дождя в природе было больше, чем мог предложить миру юный упырь. Но хотя клокочущие влажные потоки не насильственно подтягивались к аденоидам человеческим мановением, или вернее носовеянием, а вдохновенно стремились к земле из разверстых небесных хлябей, звук, повторяю, был тот же. В такую погоду хороший хозяин даже рыбку не выгонит из дому без зонтика, или, к примеру, дядюшку-миллионера (до того, разумеется, как он написал завещание, после — пусть идет, он выполнил свой долг).
Дверь бесшумно отворилась, и взору явился Шимс — такой хрустящий и благоухающий, что ветры от любви к нему томились. Правда, взыскательный наблюдатель отметил бы, все же, некую синеву вокруг его левого глаза, но и тот, рассудив здраво, наверняка бы списал ее на избыток почтительности и усердия, коими овевал меня Шимс в этот влажный миг пробуждения. Синева довольно часто бывает последствием усердия, и подозревать, что сие украшение нажито Шимсом по синему делу, не было никаких оснований.
— Так что же с тобой приключилось? — спросил я, бодро похлебывая чай.
— Меня приняли за джентльмена…
— Тебя???
— …находящегося в розыске-с.
— Странно, как это он потерялся, ведь он же не зонт и не вон та трость, в углу. Кстати, дай-ка ее сюда.
— Полагаю, этого джентльмена потеряла полиция-с.
— Ну, да, с нашей полиции станется. Скоро она собственную голову потеряет, о касках я уж и не говорю; ремешок все тот же, но где былые подбородки?! Просто не надо его было брать с собой в клуб, и он бы никуда не делся… Что за трость, ее кто-то забыл?
— Да-с, это…
— Погоди, погоди. Применим методы индукции и дедукции и посмотрим, что из этого предмета можно выиндуктодедуктировать… так-так… Ничего странного, Шимс, что тебя приняли за бродягу. У тебя совершенно нет вкуса в одежде. Вот только разве бродяги обычно бывают такие косматые, заросшие всклокоченной бородой.
— Они решили, что я побрился и причесался для конспирации-с.
— Ну, ничего, Шимс, дело того стоит. В конце концов, если тебя не упекут, за пару дней ты зарастешь, взлохматишься и обретешь былую форму.
— Не думаю-с, что мне следует к этому стремиться как к идеалу, по крайней мере, до тех пор, пока я пребываю у вас на службе в качестве камердинера-с. Вашим гостям из Челси наверняка не понравится, если я тоже буду небритым и взлохмаченным. Это будет нарушением субординации, на которой держится общественный порядок. Но вернемся к трости-с. Что она вам подсказывает?
— Как всегда, весьма многое, Шимс. Ты удивишься.
— Да уж, конечно-с.
— Предмет, разумеется, слишком старый, но все же, кое-что мне удалось выяснить. Полагаю, что ее владелец — сельский врач тридцати трех лет, причем, хороший врач, увлекается этим… как его… хе…
— … рологией-с?
— Хре…
— …нопатией-с?
— И вновь ты не угадал, Шимс. А ведь это так просто. Как мы называем людей, которые задом кверху роются в чумных скотомогильниках в поисках старых черепиц и черепушек?
— Помнится, это однажды проделал принц Хамлет, принц датский, из одноименной трагедии-с. Присутствуя при рытье могилы для своей возлюбленной, он нашел череп и прочел с ним в руках монолог, начинающийся словами: «Бедный Йорик!». У него это вышло непреднамеренно, сиречь случайно, то есть как бы само собой…
— Да не отвлекайся ты на всяких Йориков. Ну, Шимс, люди, которые на основании формы черепа делают выводы о его содержании…
— Френологи-с, — сказал Шимс обиженно. — Вы не предупреждали-с, что это слово начинается со старинной английской буквы «эйч».
— А я и не собирался предупреждать тебя, Шимс. Твоя обязанность знать, где стоят все буквы английского алфавита. Но вернемся к нашему френологу. Ты не против, Шимс?
— Ни в коем случае-с, или как говорят французы, сильвупле-с.
— Так вот. Он владелец собаки типа кокер-спаниель. У него фамилия… готическая… что-то от слова «смерть», ну там Мортон, Мориарти… Грегори Мортимер, полагаю. К тому же имеет друзей в Чикаго. Именно из-за них он просидел у нас в каморке битых два часа.
Кинув взгляд на Шимса, я увидел на его лице всего одну бровь. Вторая поднялась так высоко, что слилась с волосами.
— Но как же вы все это поняли-с? — спросил он с некоторым беспокойством.
— Значит, это действительно сельский врач тридцати трех лет?
— Именно так-с.
— И он увлекается хре…
— Френологией-с.
— И его фамилия?
— Мортимер-с. А его кокера-спаниеля зовут Снуппи-с.
— Спуни? Так, помнится, звали нашу бывшую горничную, с которой ты достиг взаимопонимания, Шимс. Смотри не перепутай.
— Насколько
