директору и попросили прекратить это. И вот наступил день, когда преподаватель географии вошел в класс, сел, раскрыл журнал, помолчал немного и сказал:
— Дети! Сегодня меня вызвал директор и сказал, что поступили жалобы родителей некоторых учеников на то, что я плохо отношусь к евреям. Евреи, встаньте!
Несколько мальчиков и девочек встали из-за парт.
— Скажите, евреи, разве я плохо к вам отношусь?
Дети, смущенные, покрасневшие (к ним никто никогда так не обращался), что-то забормотали, опустили глаза и никто из них не сказал «да».
Учитель помолчал и милостиво сказал:
— Садитесь, евреи!
Вот такое, видимо, случалось. Виктор говорил мне, что в те годы антисемитизма фактически не было.
Его школьный товарищ, профессор А. Л. Штейн, вспоминает:
«В пятом классе меня посадили за одну парту с кудлатым пареньком в аккуратной маечке. Он был немного старше меня, но гораздо более развит. Его звали Витя Драгунский. Он был осведомлен в вопросах литературы и искусства, блистал остроумием и вскоре стал лидером нашего класса. Виктор даже стал председателем совета отряда. Мы с ним много разговаривали на уроках, и нас рассадили. Его посадили с дочкой пастора Стеллой Штрек, тихой скромной девочкой с длинной косой. Виктор сразу стал изображать из себя Мефистофеля, беседующего с белокурой Гретхен.
Прищурив левый глаз и потирая пальцем щеку, он пел:
«Мой совет до обрученья эту дверь не отпирать…»
Даже такие шутки говорили о его начитанности. Литературу в школе преподавала Викентия Густавовна Никитина, прекрасный педагог. Таких педагогов не так много в нашей школе сейчас. Она великолепно читала нам Пушкина, Лермонтова, Блока. Изучала с нами советскую литературу по собственному нашему выбору. Даже ставила отрывки из спектаклей. В сцене в корчме из «Бориса Годунова» Виктор играл Самозванца. В пьесе о Галилее Витя играл монаха. Играл ярко, осмысленно. Уже тогда начали проявляться его актерские способности. Кроме того, он писал стихи, куплеты для вечеров школьной самодеятельности.
В школе была группа по образцу футуристов. Называлась она «Реви-нервисты». Идея заключалась в том, что мы должны были ударить по нервам обывателей. Была у нас в школе и «Синяя блуза». Многие номера Витя придумал и написал сам. Был режиссером номеров, придуманных им, и употреблял выражения, видимо, слышанные им в актерской среде, например «Потушите темперамент!» и другие.
Учились мы наукам плохо, кроме литературы. Виктор с грехом пополам сдал экзамен по математике и получил свидетельство об окончании школы.
Замечательной чертой Виктора было то, что он сохранил связь со школьными товарищами и с тем, что связывало нас с детства. В предвоенные годы мы встречались довольно часто, а настоящая наша дружба возобновилась спустя много лет, когда мы оба получили билеты членов Союза писателей. Это было в 1963 году. Мы стали часто встречаться, много разговаривали о нашем времени, о литературе.
В доме Виктора бывали замечательные люди, его друзья: Михаил Светлов, Семен Гушанский, Всеволод Якут, Юрий Нагибин, Белла Ахмадулина, Юрий Трифонов, Леонид Зорин, Станислав Рассадин, Лев Копелев, художники, артисты театра «Современник», да всех и не упомнишь…
О литературной эрудиции свидетельствовала его библиотека. В ней были не только лежащие на поверхности книги мировой литературы, но и многие редкие и замечательные издания. Он был полон литературных планов. Написав блистательные «Денискины рассказы», он собирался написать серию рассказов о своей маленькой дочке Ксюше. Он очень любил своих детей. А было у него их трое. Старший сын Леонид жил не с ним, но у них были прекрасные, теплые отношения.
Несмотря на свою недолгую жизнь, Виктор Драгунский оправдал наши надежды. Среди нас, друзей детства и юности, он оказался самым ярким, больше всех нас внес в сферу культуры, в которой творил и работал».
Еще учась в школе, Виктор старался помочь семье. Отчим уехал, видимо, навсегда, оставив Витину маму и маленького брата. Кроме скромной зарплаты мамы-машинистки, в доме не было никаких доходов. И вот с одним из своих товарищей он нанялся к владельцу нескольких лодок на Хамовнической набережной перевозить желающих попасть в Нескучный сад. Паренек он был крепкий, мускулистый, великолепно плавал с детства.
Поздно вечером они возвращались домой, распевая несколько переиначенную неаполитанскую песенку: «Гондольер молодой, взор твой полон огня, не свезешь ли меня, я в Нескучный спешу до заката…»
Путь домой на Покровку предстоял неблизкий. Нужно было добраться до трамвая «Аннушка», который в то время ходил до Новодевичьего монастыря, и ехать через всю Москву к Покровским воротам.
Об учебе в высшем учебном заведении нечего было и думать. И вот, окончив школу, Виктор пошел работать учеником токаря на завод «Самоточка». Завод находился на окраине, вставать приходилось очень рано. И однажды, не выспавшись, он прикорнул под станком и уснул. Там его застал мастер. Приговор был короткий и жестокий для Виктора: уволить! Витя вместе с мамой очень переживал свое увольнение.
Тут кто-то из друзей посоветовал ему пойти на фабрику «Спорт-туризм», там требовались ученики-шорники, и, кроме того, это что-то, связанное с лошадьми, а Виктор с детства мечтал стать наездником.
Руководили этой фабрикой-артелью будущие знаменитые спортсмены, братья Старостины. Когда Витя узнал, что у этой фабрики есть манеж и там, вероятно, можно будет заниматься конным спортом, он просто побежал туда.
Знаменитый в прошлом футболист Андрей Старостин вспоминает об этом коротком периоде работы Виктора на фабрике:
«Я познакомился с Виктором в 1930 году, когда этот совсем молодой человек пришел к нам на фабрику «Спорт-туризм», ему было лет шестнадцать. Я был директором фабрики, а мне было двадцать семь лет. По тем временам это было обычно. У нас на фабрике была ячейка Осовиахима и манеж в Земледельческом переулке, бывший манеж Гвоздева. А Виктор, оказывается, увлекался верховой ездой.
Я ему говорю:
— Могу взять тебя учеником шорника. Устроит тебя это?
— Шорником, так шорником.
Я ему показал приспособление, так называемые «некли». И Виктор начал осваивать профессию шорника. Надо было видеть его, сидевшего с этими неклями, шилом делавшего отверстия, и какими плавными движениями, как дирижер. Как будто он протаскивал не варом просмоленную дратву, а шелковую нить. Так плавно, артистично у него получалось.
Виктор с его непоседливостью, энергией, веселым нравом увлек нашу фабричную молодежь верховой ездой, и не только совсем молодых ребят, но и меня.
Однажды он является в мой фанерный кабинет времен военного коммунизма и говорит:
— Ну, вы готовы, Андрей Петрович?
— Куда ты хочешь меня вытащить?
— У нас выезд на местность, и вы в нашей кавалькаде числитесь. Вы же руководитель спортивного склада.
Деваться было некуда, я лошадей давно люблю, правда, рысаков, а верховыми
