подъездной дверью.
После последней остановки, выйдя во двор, я снял мочеприёмник. Мочи в нём было около ста – двести граммов. Это вовсе не много для четырёх раз. Вылив мочу под дерево, и там же прислонив мочеприёмник, пошли дальше, на угол дома. В последний раз гуляя с собакой, я решил не торопить пёсика, пусть погуляет и ничего не запрещать. Но гулять дальше угла дома Рекс не желал. Я ослабил поводок, предоставляя полную свободу, но что проку, Рекс никуда не желал идти. Подвёл к тротуару, где проходит много собак, и на недолго пёс приостановился, вынюхивая что-то в кустике, где, вероятно, оставили метку другие собаки. А может сука с течкой оставила свой запах.
–Нюхай, нюхай, – снисходительно и ласково произнёс я, ведь в прежние времена всё это запрещалось, чтобы не заразиться глистами.
Нанюхавшись, он сделал полшага, как бы задумавшись, сможет ли он поднять лапу, как это делают кобели, метя кусты. Понял – не сможет. Смог только уронить несколько капель мочи расставив непослушные лапы, и сделал движение в сторону подъезда. Но в подъезд я собачку не повёл, повёл ещё в скверик перед домом. Даже не повёл, а сделали два шага в сторону от прямого пути в подъезд. Но настроения у Рекса не было, он не мог гулять, ему тяжело стоять, тяжело всё, но лежать не так плохо, как стоять или пытаться идти на больных и непослушных лапах. Присел на зад, тяжко, по-людски вздохнув и подняв в мою сторону морду, как бы спрашивая – когда же закончится это.
–Ну что ж, если нагулялся, пойдём до дома. Я хотел хоть немного скрасить тебе последние часы.
Придя в квартиру, я помыл чашку и налил другу сваренную похлёбку. Похлёбка была сварена из одного рыбного фарша, думал так для собачки будет вкуснее. Поставил ему между передними лапами, чтобы он ел не поднимаясь. Но есть Рекс не стал. Это когда он был молод и здоров, тогда ему всегда не хватало. Я таких чашек давал ему по две за один приём, два приёма в день. А теперь пёсик с трудом за сутки мог съесть две чашки, причём с перерывами на отдых. Он не был избалован в еде, я был строг, не баловал собаку. Кормил строго по графику, а немецкие овчарки всегда отличались отменным аппетитом. И не избалованный вкусовыми изысками, ел всё что давали и в больших количествах. Но с годами меньше и меньше. В последние года пришлось и варить и кормить более вкусной и более калорийной пищей, покупать поливитамины, ещё какие-то пищевые добавки. Последняя похлёбка не понравилась. Макнув в неё язык, Рекс остановился, и замер на мне грустными, старческими глазами.
–Я думал, будет вкусно…
Усыплять его решил в четыре утра. Если процедура затянется надолго, то всё равно до шести часов управлюсь. Было двенадцать ночи. Поспать, значит можно, до половины четвёртого.
2
Лёг спать, но не спалось, ни мне ни Рексу, он часто вздыхал, и вздохи были похожи на стоны, а я вспоминал, думал и тоже выпускал вздохи. Думалось о том, что люди относятся к животным так же, как когда-то относились к рабам. Рабов ведь тоже продавали, покупали и могли в любое время убить. Вспоминал свою первую собаку, которую я считал своей. Мне её отдала женщина. Она вела щенка на красивой никелированной цепочке. Щенок имел зонарно-серый окрас. Вероятно, она искала кому отдать щенка и по моему взгляду догадалась – мне хочется собаку. Недолго думая, предложила в подарок. Я не мог поверить привалившей удаче.
–А какой она породы? – спросил я.
–Овчарка.
–Чем бы её привязать, чтобы увести домой, подождите, я что-нибудь принесу.
–А и не надо, – решила женщина, – я тебе и цепочку подарю, вместе с собакой. Но если передумаешь, я через три дня приду. Заберу и щенка, и цепочку.
–А как кличка у собаки?
–Стрелка.
Не помню, как привел «овчарку», разновидности двортерьер. Не помню, как воспитывал и обучал. Помню характер собаки, необыкновенную живость и, конечно же, отсутствие всякой злобы, к моему огорчению. Но всё-таки по команде: «Фас»– играя, сбивала мальчишек передними лапами, хватала за одежду зубами и тянула, изображала нападение, однако всем было понятно, злобы нет, и никогда не будет. Стрелка следовала за мною всюду, хотя жила во дворе, в сделанной мной будке под окном. Мне тогда было всего девять лет. Но для Стрелки я был непререкаемый авторитет, и она с неусыпным вниманием следила за мной, всегда пыталась понять, что я от неё хочу, чтобы как можно лучше выполнить команду. На все мои непоследовательные команды, реагировала и старалась выполнять. Упражнение по подъёму и сбеганию по лестнице у школы, крутой и высокой, она выполняла без капельки страха. Влетала наверх и сбегала вниз, в отличие от породистой восточно-европейской овчарки, Абрека. Абреком командовал Серёжка Сахаров. Из-за собак Серёжа и стал моим товарищем, не смотря на разницу в возрасте между нами в три года. Отец Серёжи – директор школы посёлка. А сам Серёжа, сообразительный и умный мальчик. Подружились мы с ним после того, как однажды все ребята нашей компании заняли сторону моего друга Вовки. Я это расценивал как предательство, мой младший брат Юра, не захотел поединков и ушёл домой, я же жаждал отмщения и крови. С Вовкой мы были старые друзья, мы не могли жить в ссоре больше двух дней. Но ссорились регулярно, эти ссоры и драки у нас происходили в неделю раз, а то и два. Во время разногласий моей и Вовки, остальные ребята выбирали за кого они пойдут. В ту ссору все переметнулись к Вовке и драться нужно было со всеми.
Для драк мы разделились так: Вася с Костей Самаевы двое и против я – первый бой; второй бой, я против Мишки Баранчикова (Мими); третий самый нечестный, хитрец Серёжка Каташев и Тюня, оба ростом как я, вдвоём против меня; и последний бой самый желанный – Вовка против меня.
Первый бой я легко и быстро выиграл. Вася заплакал, а Костя был слишком мал, чтобы один мог со мною драться. Второй бой был остановлен ввиду явного преимущества с моей стороны, хотя Мими и пытался сопротивляться. Готовились к самому трудному, для меня, сражению. Серёжка Каташев с Тюней готовились отойдя в сторонку и Каташев обучал Тюню, как им ловко и просто меня победить. Я же надеялся на неожиданность и страх Серёжки, чтобы по одному их бить, а от двоих
