Книга Дух дзен-буддизма - Алан Уотс

Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32

Поэтому тем, кто пытается писать о дзен, приходится сталкиваться с весьма необычными трудностями. Этот человек не объяснит, а только укажет; он может постоянно ставить задачи и давать намеки, которые, дразня читателя, в лучшем случае лишь немного приблизят его к истине, но в тот момент, когда он подходит к четкому определению, суть тут же ускользает, а определение становится всего-навсего философской концепцией. Дзен никак нельзя свести к «-изм» и «-логия»; дзен живой, и его нельзя вскрыть и изучить, как мертвеца. Поэтому, если мы сомневаемся в здравомыслии и вменяемости высказываний некоторых учителей дзен, позвольте нам, для начала, оправдать их и предположить, что в их абсолютном пренебрежении логикой все же есть мудрость. Так, учитель Уцзу[2] говорит: «Разрешите мне привести пример из басни. Корова вылезает через окно. Ее голова, рога и четыре ноги прошли свободно, но только хвост не может. Почему не может?» Или, например, монах пришел к Цуншэню[3] и сказал:

– Я только что прибыл в этот монастырь. Не могли бы вы дать мне какие-нибудь указания?

На что учитель сказал:

– Ты уже съел свой завтрак или еще нет?

– Да, съел, учитель.

– Тогда помой за собой посуду.

Говорят, что после этого разговора монах обрел просветление.

Безумие это или нет, но факт в том, что дзен серьезно повлиял на культуру Дальнего Востока, и если мы переведем его в мысль и действие – только тогда мы сможем проверить ценность нашего внутреннего духа, даже если это может показаться непонятным. Западные жители, должно быть, часто спрашивают себя, как же величайшие произведения искусства Дальнего Востока приобрели столь хитрое и необъяснимое свойство, которое делает их неповторимыми среди всех творений человеческого духа. Ответ кроется в дзен – в этом образе жизни, чья важнейшая роль в истории Китая и Японии до недавнего времени была недооценена Западом, и только недавно у нас появился ключ к тому, что такое дзен.

Глава 1

Происхождение дзен

Описать красоту заката человеку, слепому с рождения, так же невозможно, как и мудрецу подобрать нужные слова, чтобы объяснить мудрость тому, кто понимает меньше него. Ибо мудрость – не в их учении. Иначе каждый стал бы мудрецом, просто прочитав «Бхагавадгиту», «Диалоги» Платона или священные буддистские тексты. Таким образом, кто-то может изучать эти книги всю жизнь и не стать мудрее, ведь искать просветления в словах и идеях (позаимствуем фразу у доктора Триганта Барроу) – это все равно что ожидать, что «сам вид меню удовлетворит внутренние процессы голодного человека». Однако нет ничего проще, чем принять мудрость самого мудреца за его учение, поскольку при отсутствии всякого понимания истины любое описание понимания можно ошибочно принять за саму истину. И если это истина, тогда указатель – это город, на который он указывает. Гаутама Будда (Просветленный) очень осторожно избегал любых описаний озарения, которое на него нахлынуло, когда он сидел под огромным фиговым деревом в Гае[4] как-то ночью. Нам известно, что когда его спрашивали о величайших тайнах вселенной, он «величественно хранил молчание». Он не переставал повторять, что его учение (дхарма) касалось только пути к просветлению, и он никогда не называл это откровением просветления. Отсюда следующий буддистский стих:

Когда они с интересом спросят тебя,

Желая узнать, что есть Она,

Не утверждай и не отрицай ничего.

Любое утверждение не будет истиной

И любое отрицание не будет правдой.

Но как же верно ему сказать,

Чем это может быть,

Пока он сам не до конца победил у того,

Что это есть?

И затем, победив, какое сообщение

он отправит из Места,

Где колесница из слов не сможет пройти?

Посему на вопросы их – предложи тишину

И лишь пальцем на Путь укажи.

Даже последователи Будды ищут просветления в его пальце вместо того, чтобы отправиться туда, куда он в тишине указывает. Они глубоко почитают его высказывания и полагаются на них, как будто даже лелеют его мудрость. Но при этом они сохранили эти записи не только в качестве некоего алтаря, но и гробницы, в которой погребено мертвое тело его мудрости. Однако просветление – это проживание, и его нельзя свести к какой бы то ни было форме слов. Таким образом, целью дзен как школы буддизма становится выход за пределы слов и идей, чтобы в первое озарение Будды можно было снова вдохнуть жизнь. Это озарение считается самым важным в дзен, а писания – всего лишь временное средство для достижения цели, инструмент, показывающий, где можно отыскать озарение. Дзен никогда не допускает смешения учения и мудрости, ведь, по существу, дзен – это «нечто», различающее Будду и обычного человека. Просветление отличается от учения.

Как и у большинства ключевых слов в Восточной философии, у «дзен» нет эквивалента в английском языке. Это японское слово, оно происходит от китайского «ch`an» (чань 禪) или «ch`an-na» (чаньна 禪那)[5], которое в результате искажения санскритского «дхьяна» стали переводить как «медитация». Это неверный перевод, поскольку для англичанина «медитация» означает лишь глубокую задумчивость и рефлексию, в то время как в психологии йоги «дхьяна» – это наивысшее состояние осознанности, когда человек обретает единение с Абсолютом. То же можно сказать про чань и дзен, с той лишь разницей, что в китайском менталитете искать единение предпочтительнее не в уединенной медитации где-то в джунглях, а в каждодневном труде. В дзен нет ничего «сверхъестественного», поскольку это – постоянное умонастроение, подходящее как для стирки одежды, так и для религиозной службы; йога же предполагает удаление от мира, чтобы достичь дхьяна. Дзен можно увидеть в монастырской общине, где учитель и ученики разделяют все обязанности между собой: они выращивают рис, занимаются садоводством, готовят, рубят дрова и сохраняют место в чистоте. Так что, если переводить «дзен», то самым лучшим вариантом будет «просветление», но даже в этом случае дзен не только само просветление, но и путь к нему.

Существует предание, согласно которому дзен зародился в тот момент, когда ночью в Гае у Будды случилось великое озарение касательно тайн мира – в V веке до нашей эры. Это озарение передавалось через двадцать восемь патриархов до тех пор, пока не дошло до Бодхидхармы, который и познакомил Китай с дзен[6] в VI веке нашей эры. В

Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32