Все здесь напоминало о снах — даже тонкие, осиновые талии высоких и словно сидящих на диете домов, парадоксально острые и в то же время словно растекающиеся в блеске, колеблющие пространство.
Хрусталия — город, который спит и видит прекрасные, порой сюрреалистические и текучие как синяя тушь сны. Они расползаются по городу подтеками краски, заливаясь в широкие окна, а потом и в умы, где вспыхивают невероятными рисунками фантазии. Сны эти настолько насыщенные, что их надо куда-то, да выливать — иначе голова просто не выдержит.
Жители придумали, куда — они выплескивали капельки, остатки своих снов в искусство, превращая весь город в одно прекрасное, но и не без странностей, сновидение.
Хрусталия дышала и жила творчеством, высокими модами, ароматными духами и всем, что делало существование тонким, приятным и изысканным.
Жизнь здесь не неслась в бешеной погоне за своим же хвостом — она плавно вышагивала, никуда не торопясь и наслаждаясь каждым своим шажком.
Но это вовсе не значит, что никуда не неслись люди. Даже при самом спокойном раскладе жизни приходится бежать со всех ног, чтобы выключить утюг, который по какой-то невидимой причине все это время работал и уже начал прожигать гладильную доску. Или, например, никуда не денешься, если проспал на какое-то чрезвычайно важное мероприятие — тут уже приходится набирать скорость мартовского зайца, объевшегося стероидной морковки.
Мужчина набирал скорость еще похлеще и сломя голову летел по мощеным плиткой улицам. Его фигура проносилось меж тоненьких фонарей с худыми вытянутыми плафонами, заостренными сверху. Они горели желто-зеленым магическим светом и такими призрачными точками были словно разбросаны по улице — как потерянные звезды какого-нибудь творца, который обронил пару-другую светил и решил не возвращаться.
Через эти точки-фонари проносились магические потоки, невидимыми нитями текущие через пространство. Они и зажигали огонь в плафонах — это было магическое пламя, способное менять цвет буквально по щелчку пальцев. Вообще, магия, откровенно говоря, штука странная — по крайней мере, таковой она всегда была здесь. Зажигает фонари, заставляет работать дверные звонки, конфорки и механизмы разного рода, запускает глиняных големов, дарует жизнь ищейкам-гомункулам и делает много других полезных вещей. Но никаких тебе огненных шаров, никаких превращений людей в жаб, левитации и других будоражащих воображение способностей.
Если копать еще глубже в абстрактные понятия, то точечки-фонари пронизывали еще потоки времени. Все дело в том, что магия, время и материя — такие три эфемерных и образных кита, на которых держится мироздание. Тут, правда, многие задаются вопросом — а откуда взялись киты, если они — основа основ? Это как проблема курицы и яйца, хотя ответ на нее ясен, как солнечный денек на лужайке братца-кролика. Просто все почему-то забывают про динозавров…
Но, ладно, не об этом — оставим этот вопрос на корм седобородым философам. Так вот, три этих, скажем, силы, образуют весь мир. Но сами они состоят из стабильности и нестабильности — это что-то наподобие глины мироздания, или бумаги, или гипса. Тут все зависит от того, как кто это самое мироздание представляет… В любом случае, время на большую часть состоит из нестабильности с маленькой примесью стабильности, магия же — ровно наоборот, ну а в материи и того, и того пополам[3].
Поэтому время изменить практически невозможно. Материю — можно, но только если приложить усилие (киньте вазу на пол, и она разобьется. Не кидайте — и она останется целой). А с магией можно вообще делать что угодно, использовать ее как пластилин — все благодаря большому содержанию нестабильности.
Но от столь важных абстрактных понятий мы возвращаемся к вещам весьма реальным, словно бы в обратной перемотке. От нестабильности и стабильности к незримым потокам магии, от них — к точечкам-фонарям, а от них — к бегущему человеку.
Приблизившись и вновь поставив невидимую пленку вселенной на прямое проигрывание, оборванное повествование возобновляется.
Диафрагм Шляпс продолжал лететь, сломя ноги. Он придерживал небольшую кожаную сумку через плечо, словно боялся, что оттуда выпадет невероятно важный и ценный нелегальный товар.
Надо сказать, бежал Шляпс относительно медленно — он терпеть не мог пробежки и любой другой спорт (даже вынужденный), который основывался на этом самом беге. Поймав Диафрагма в научный изолятор, можно было бы выявить новую болезнь — бегофобию. Но такой ерундой, благо, никто не занимался.
— Мужчина! — окликнул его чей-то голос. Чисто теоретически, фраза могла быть кинута любому другому человеку, но на улочке было только двое — бегущий и кричащий. — А не подскажете, сколько времени?
Диафрагм ненавидел, нет, даже презирал этот вопрос. Бегущий затормозил и ткнул рукой в шляпу. В его котелке, поля которого недожаренным блином свисали вниз, торчали небольшие и работающие часы — они были встроены прямо в головной убор. Чего только не сделаешь, чтобы люди не доставали глупыми вопросами.
Шляпс замер на несколько секунд и, прижав сумку к телу, снова рванул вперед. За ним погналось эхо от кинутого вслед «Спасибо!». Мужчина даже не оглянулся, чтобы ответить элементарное «Не за что», или хотя бы кивнуть.
И хорошо, что он не сделал этого, иначе бы впечатался в столб. Но все же, что называется, за секунду до, Диафрагм обогнул фонарь. Вся остальная дорога слилась в один скоростной мазок по кривой траектории, и остановился Шляпс только тогда, когда преодолел ступеньки крыльца и настиг определенной двери.
Тяжело дыша, мужчина запустил руку в сумку и принялся что-то нащупывать. Удостоверившись, что это что-то там есть, Шляпс поправил шляпу и нажал на магический дверной замок. Незримые потоки магии завихрились, своей энергией приводя механизм в действие.
Раздалась ажурная мелодия, напоминающая увертюру какого-нибудь балета.
С минуту ничего не происходило — потом дверь, как ей и положено, открылась. Диафрагм машинально шагнул в дом с очень узким фасадом, не удосужившись дождаться приглашения.
В прихожей он также машинально скинул шляпу, положив ее на первую полку, попавшуюся на глаза. Шляпс даже не спросил разрешения — в конце концов, его позвали сюда работать, так что головной убор он уж точно может положить туда, куда вздумается.
— Хм, — раздался голос, и дверь захлопнулась. Не сама по себе и ни в коем случае не волей какого-нибудь призрака. Говоря откровенно, она даже не захлопнулась, а просто закрылась. И то, опять неверно — ее закрыли. — Интересно, это ваши часы отстают, или мои — спешат? Или ни те, ни другие не показывают правильного времени? Впрочем, время вещь относительная, но вы пришли даже раньше положенного! Потрясающая точность!
Слова были произнесены подобно заученной наизусть мантре, которая передавалась из уст в уста. Мужчина, все это время манипулировавший действиями двери, улыбнулся — его нос, похожий на погнутое шило, подскочил вверх.
