Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Таковой была структура, в которой людям нужно было выживать и искать свое место.
Элите эпохи Тюдоров посвящено немало книг и исследований. Жизнь этих влиятельных людей хорошо отражена в источниках. Меня же всегда больше интересовали более скромные слои общества. Будучи вполне обыкновенным человеком, которому нужно есть и спать, я всегда хотела знать, как люди жили день ото дня, какими средствами располагали, какими навыками им нужно было овладеть и как они себя при этом чувствовали.
Двадцать пять лет назад я не смогла отыскать книгу, которая поведала бы мне об этих вещах, и даже сейчас, когда социальная история занимает академических историков куда сильнее, чем раньше, сведений по-прежнему ничтожно мало. Я решила самостоятельно в этом разобраться: искала рецепты той эпохи и пробовала по ним готовить, училась разводить костер и свежевать кроликов, стояла на одной ноге с учебником по танцам в руках, пытаясь понять, каким должен быть следующий шаг. Чем больше я в это погружалась, тем больше сведений я находила в текстах, которые изучала. Те моменты, которые я раньше упускала, читая, как говорится, по диагонали, при ближайшем рассмотрении оказывались довольно важными, вызывали еще больше вопросов и побуждали исследовать вопрос дальше. Многие выводы о жизни в эпоху Тюдоров, повторяющиеся из раза в раз в самых авторитетных работах, оказались чистой воды фантазиями.
Возьмем для примера утверждение, что в эпоху Тюдоров пищу щедро сдабривали специями, чтобы перебить вкус плохого мяса. К счастью, сейчас никто не повторяет его как факт, однако много лет оно появлялось в учебных материалах и даже в преамбулах к работам некоторых самых уважаемых историков. Если немного подумать об этом и вспомнить случаи из собственной жизни, быстро станет понятно, что ничто не может замаскировать вкус испорченного мяса, что специи были куда дороже нового свежего куска мяса, а от гнилого мяса тошнит вне зависимости от его вкуса. Если расхожее мнение неверно и пища не была щедро сдобрена специями для маскировки вкуса, то была ли она вообще пряной? Эти размышления побудили меня вернуться к декларациям учета ввозимых товаров, чтобы понять, как много специй доставляли в страну. А по немногим сохранившимся домашним счетам я могла посмотреть, сколько специй покупалось. Я снова просмотрела цены и размеры зарплат и стала с большим недоверием относиться к книгам рецептов и часто повторяемым истинам. Эти записи явно не отражали повседневный рацион. Скорее это было питание мечты той эпохи — в этих кулинарных книгах содержались рецепты самых роскошных, вожделенных и модных блюд. Чтобы узнать, что ели люди, как готовили пищу, какой у нее был вкус, нужно было копать глубже.
Меня все больше затягивала паутина жизни, то, как все в ней связано, как взаимодействовали физический мир, идеи, верования и практика. С какой стати, например, кому-то считать, что привязанная к ступням селедка — лекарство от бессонницы? Прибегали ли к этому средству на самом деле, работало ли оно? Я поняла, что меня заинтересовал сам образ жизни той эпохи, поэтому книга представляет собой описание типичного дня человека тюдоровского времени. Она касается разных деталей, обыденных вещей, которые нам кажутся такими необычными.
Завещания и описи имущества[2] служат незаменимыми помощниками в охоте за сведениями о повседневных заботах, пусть это и не самый надежный исторический источник — они редко включают информацию о низших слоях населения и практически ничего не говорят о женщинах. Однако благодаря им можно получить представление о том, что было тогда обыденным. Они показывают отличия в образе жизни различных социальных групп в разных географических регионах. Иногда в них можно найти беглые намеки на мысли и чувства людей и информацию о семейных отношениях, например в случае с пекарем Джоном Абельсоном из Олни в Бекингемшире. В своем завещании он позаботился о своей жене и шести детях, упомянув их всех — от проживающего в Лондоне взрослого сына до «безгрешной» дочери Элизабет. Эпитет «безгрешная» указывает на ее слабоумие; одному из ее братьев оставили значительное имущество при условии, что тот предоставит ей постоянное жилье. А в судебных протоколах содержится срез жизни людей в кризисные моменты, когда в поле зрения попадают их верования, суждения и поступки. В свидетельских показаниях часто фиксировалась даже настоящая речь людей. Записи коронеров повествуют о несчастных случаях и личных конфликтах, нарушающих повседневную жизнь. Книги, памфлеты и баллады дают представление о мышлении более образованной мужской части общества, а их жалобы и нападки косвенно говорят нам о том, как их ценности и опыт отличались от ценностей и опыта других людей. Даже налоговые записи важны для наброска повседневной тюдоровской жизни: из них можно узнать о том, насколько распространены были дешевые расчески и как людям не хватало молотого перца.
Я опробовала на себе многие вещи из повседневности эпохи Тюдоров, подчас повторяла их по многу раз, пытаясь отточить свои умения и экспериментируя, когда не могла однозначно истолковать какие-либо сведения. Я не утверждаю, что мне удалось до конца понять этот период истории, но сейчас я гораздо более полно представляю себе его реалии, поскольку начала изучать их много лет назад. Это непрерывно продолжающееся путешествие, которое я с удовольствием разделю с вами.
1
По крику петуха
Первым делом поутру, когда ты проснулся и хочешь встать, подними руку и благослови себя, перекрестись и произнеси In nomine patris et filii et spiritus sancti, Amen. Во имя отца и сына и святого духа, аминь. И если прочитаешь Отче наш, Аве Мария и Символ веры и помянешь Творца, тем будет лучше.
Джон Фитцхерберт, «Книга о хозяйстве» (The Boke of Husbandry, 1533) Незадолго до рассвета петухи начинали свой утренний хор и люди поднимались с постелей. Лишь немногие из них проживали поодаль от «будильника» на скотном дворе. Подавляющее большинство жило в сельской местности. Города обычно были небольшими. Они перемежались сельскохозяйственными угодьями, а многие горожане по-прежнему держали кур и свиней на заднем дворе. Рогатый скот и овцы паслись на городских общинных угодьях, а петух и его курочки могли склевать червячка в любой навозной куче возле гостиничной конюшни или на окраине еженедельного скотного рынка. Лишь жителей Лондона и, возможно, Нориджа и Бристоля не беспокоило утреннее пение петухов со скотного двора.
Петушки начинают пение с самого первого проблеска в небе, задолго до того, как первые лучи прорвутся сквозь горизонт. Люди, которые дожидались первых лучей света, считались сонями и рисковали вызвать беспокойство и жалобы скотины. Большинство вставало, когда небо бледнело, под звуки волнующихся птиц и животных. Поэтому летом день начинался в 4 часа утра, а глубокой зимой, когда не было смысла подниматься в кромешной ночной тьме, дневные дела откладывались до гораздо более позднего часа — 7 утра.
Рис. 1. Титульная страница одного из изданий «Книги о хозяйстве» (The Boke of Husbandry) Джона Фитцхерберта
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
