– Я так рад, что ты здесь, – облегчённо выдохнул высокий красавчик Кир Малышев, положил руки мне на талию и чмокнул в макушку. – Батя лишил бабла, теперь я тусуюсь только с пенсионерами.
На нём пенсионерский классический костюм, тёмные волосы зачёсаны уродски набок.
Кириллу уже двадцать лет, он меня старше на два года, и был он в списке «доступных женихов».
Когда я оканчивала гимназию, отчим предоставил мне список мальчиков, с которыми можно всё. И Малышев был под номером один. С ним я встречалась целых два дня. Я ему была неинтересна, потому что не давала. Именно этим я зацепила его друга, под номером два. Тот готов был меня окучивать лет десять, но сам время не терял и с Малышевым отрывался по полной.
Номер три оказался мне интересен. Антон Волосков. Очень занимательный собеседник. Ничего не требовал, сильно не гулял. И я даже в начале учёбы в университете подумывала к нему переехать жить. Приехала, как говорит Машка «Деревня недалёкая» уже с вещами к парню, а он с другом в постели.
Антон предложил замужество для отвода глаз. Я не хотела его оскорблять, поэтому обещала подумать.
На этом желание встречаться с парнями отпало окончательно.
Что потрясающе отразилось на учёбе, и я сдала сессию на отлично. Отчим Алексей мне обещал права и машину за это.
– Улька, выходи за меня замуж, для отвода глаз, – шепнул мне на ухо Кирюха.
«В очередь, сукины дети» – тут же заорало моё подсознание, отрицая Малышева всеми внутренними силами.
Я натянуто улыбнулась.
Наглая мажорская физиономия вдруг исказилась в призрении. Кирилл молчал, но я понимала, что он с трудом сдерживал в себе. То, о чём говорят абсолютно все. Что я вовсе не падчерица Алексею, а его любовница. Ведь мамы, год, как нет в живых, а я продолжаю жить в этом шикарном доме и пользоваться всеми благами капиталистического зажиточного папаши.
Об этом говорили сёстры моей матери, когда она выходила замуж. И не хотели меня отпускать с ней в новую жизнь. «Женился ради дочери», «Подрастёт, себе возьмёт». А когда мама умерла, то они же и посмеивались над её могилой: «От счастья умерла». И хотели меня забрать себе, но после такого отношения, я их постаралась забыть.
И в семье Алексея обо мне говорили то же самое. Поэтому неудивительно, что друзья и знакомые Фроловых обо мне не самого лучшего мнения.
Доказывать, что я не любовница своему отчиму, смысла не было. Что Алексей порядочный мужчина, тоже.
Фролов посмеивался над слухами, я научилась реагировать так же.
Спасли от давящей на психику паузы, Маша и её старшая сестра Даша. Немолодые женщины выглядевшие на двадцать пять. Обе маленькие, худенькие с очень ухоженными аккуратными личиками.
– Ульяна, – возмущённо выдохнула Маша с круглыми испуганными глазами, выталкивая от меня Кирилла. – Ты здесь! Нам сказали, что видели рядом с тобой Каспера.
– И-и? – недоумевая, я посмотрела на сестёр.
– Не знаю, зачем он приехал, – хлопала себя по груди Даша, словно пыталась прокашляться. – Вот увидите, скандал будет.
– Это тот, который сидел? – хмурился Кирилл.
– В семье не без урода, – выдохнула Даша и посмотрела на меня, так двусмысленно, что я опять расстроилась.
Но Алексей велит улыбаться. И я гордо усмехнулась, взяла Малышева под руку.
– Пошли, потанцуем, – предложила я, – обсудим детали нашего договора.
Я не собиралась жить с Кириллом или оправдываться, что не являюсь любовницей Фролову. Зато я должна была сказать, что Антон Волосков сделал мне точно такое же предложение, и я буду думать.
****
Мы пошли с Малышевым танцевать.
Большая, пушистая ель стояла под пролётом огромной винтовой лестницы. Была ёлка высокой и украшали её несколько часов гирляндами и крупными шарами.
В этом доме праздник начинался с католического рождества, хотя католиков днём с огнём не сыщешь. А заканчивался двадцать пятого января, в день студента и Татьянин день.
Ёлке стоять месяц.
Играла музыка. Мы с Малышевым скользили по дубовому паркету в вальсе. Ни разу не ошиблись, чётко переставляли ноги. Алексей настоял, чтобы я умела вальсировать. И по приезду в его шикарный особняк, учил меня вальсу по четыре часа в день. Именно с тех пор я получила прозвище - «папина любовница».
Нехорошая погремуха, с которой пришлось смириться.
Вальс сменила какая-то медленная композиция, и мы, под восхищённые взгляды пенсионеров, продолжили качаться в танце.
От Кирилла после утомительного телодвижения, стало пахнуть не только Гуччи, но и потом. Он, видимо, отходил от какой-нибудь наркоты: энергетиков и прочих мажорских «вкусняшек», поэтому был бледен, кидало его в жар, и нехватка дозняка поблёскивала нездоровым светом в тёмных глазах.
– Если ты выйдешь за меня замуж, – шептал мне в ухо Кирилл, что-то неудобоваримое, – то фирма твоего отца «Строй-механизация» и фирма моего отца «Строй ЛТД» объявят слияние. Сразу будет динамический рост и развитие, синергия, диверсификация деятельности, оптимизация налогов. И удавят Голикова, вышвырнут его с рынка.
Это прозвучало для меня, как инструкция по эксплуатации небулайзера на китайском языке.
Хорошо, что я на психолога пошла учиться.
– Антон Волосков тоже что-то говорил о преимуществах нашего брака, – уставилась на Кирилла, когда он перестал двигаться в танце.
Лицо его вначале исказилось отвращением, потом он оглянулся. Вспомнил, где находится, и в какое положение его поставил папочка. Решил взять меня в свои руки.
Забавно было наблюдать, как эмоции на его лице сменяют одна другую.
Он никогда за девушку не воевал, никого не добивался, а тут прямо через себя преступал. Больно мальчику, не хотелось бороться. Ему не нужно, на нём десятки девок виснут, только пачками сортирует. А тут я. Да ещё с таким серомышинным прошлым. С таким прозвищем!
– Уля, он гей, – по секрету прошептал мне Кир.
– Да, ты что?! – ахнула я. – Так у меня с ним не будет секса? Как же я бедная? Мне тогда нужно будет любовника завести!
Кир опешил. Он не мог понять шучу я или на полном серьёзе ему говорю. Решил просто помолчать и переварить мою реакцию. Взял мою руку в свою ладонь и опять качнул в танце.
А рука его потная и холодная.
– Кир, тебе плохо, – прошептала я, чувствуя, как подрагивает его тело.
Похоже, он баловался чем-то серьёзным, раз ломка началась.
Малышев стиснул зубы, заиграли мышцы на лице. Он до боли сжал мою руку.
Вспышка агрессии. Он не мог сдержаться.
