Слова чар работали плохо и через раз. И не у всех. Он сам, каждый вечер, с упорством повторял «Виеритас», пока никто не слышал, ловя отклик в теле — хоть искру, хоть вспышку, хоть малейшее дуновение силы… но заученные со школы заклинания были мертвы.
Как будто, при переходе они резко потеряли силу…или, как сказал один из магов «здесь другой ключ доступа к силе, и это не слово».
Или… их язык просто стал мертвым, когда умер их мир.
Мертвый мир. Мертвый язык. Мертвое, бывшее живым, слово. Мертвая сила. И они тоже… уже мертвы… почти все.
Он закашлялся надсадно, привычно харкнул, сплюнув тягучий темный сгусток на песок. С каждым закатом в груди становилось всё больнее и больнее.
Маги-недоучки говорили, что это внутренний источник перестраивается под силовые линии этого мира. Те, кто совершит «переход», смогут использовать силу, те, кто нет… их примет в объятия песок.
Иллюзий у него не было. Это Свен в их семье был по части мечтаний. Его мир был серым, черным, иногда — ярко-красным, и совершенно точно никогда — зеленым.
Он вытащил из-за ворота грязный жетон брата и привычно потер шершавыми пальцами.
Зеленый — цвет надежды. В этой жизни никто и никогда ничего не давал ему просто так. Поэтому — он брал сам.
Почти на пять тысяч человек им досталось всего пятнадцать целителей и крыло помощников-артефакторов. Одни недоучки. Жрецы и те были юными, и недавно принявшими полную клятву. Дети, дети, дети. Бесполезные женщины. Легионеры. И несколько обозов, доверху груженных артефактами — единственная причина, по которой они продержались так долго.
Завтра он вернется в лагерь и сделает ещё одну зарубку ножом на столбе, у входа в палатку. Двадцать вторую. Жив двадцать вторую декаду.
Если он хочет сделать двадцать третью… придется воровать эликсиры.
Он зашелся кашлем, и с силой, несколько раз стукнул себя кулаком по груди, когда дыхание схватывало особенно сильно — «Дыши! Ну же! Дыши!».
Проклятый всеми богами мир.
«Стазис»… чары стазиса рассыпались первыми, и весь и так куцый запас еды просто исчез, под этим жарким светилом, все, что сумели спасти, растягивали на три декады. И потом… есть стало просто нечего.
Ни один из Глав, которые держали переход — за ними не прошли. Остались там, на другой стороне изнанки. И, даже, если бы успели — были бы бесполезны — истлели, выгорев дотла, отдав всю силу на стабилизацию перехода.
Менталисты начали сходить с ума на третьей декаде. Смеялись, плакали, кричали что-то о том, что это мир — источник, и что нам нужно уйти — иначе мир уничтожит всех. Одного за другим. Одного за другим.
Маги и жрецы пытались сдерживать прорехи между мирами, латая заплатки, но у них выходило плохо. Жрецы тоже сходили с ума — Великий и Немес не смогли защитить своих чад, хотя последователи Нимы и Мары чувствовали себя прекрасно.
«Дело в эмпатии» — шептались в палатках, ночью, в полной темноте. Все знают, что сила завязана на эмоции. «Новый мир требует свою плату» — и они исправно платили. Самые сильные — сходили с ума первыми.
Ещё никогда раньше он не был так рад тому что слаб.
Целители сбивались с ног, пытаясь лечить без заклятий, маги тестировали артефакты по одному им понятному признаку — почему одни работали в этом мире — другие нет.
Применять силу накопителей разрешили только в экстренных случаях, а потом и запретили вовсе. Только для охраны. Демоны Грани — сущности, пришедшие за ними с изнанки, казалось, шли на запах магии прошлого мира, их притягивали любые вспышки активности.
Они болели, они голодали, они умирали под жарким палящим солнцем безжалостного мира, белый диск которого сиял так ярко, что слепило глаза. Они были готовы ко всему, кроме одного — что их привычная сила перестанет работать так, как надо.
— Рядовой Свен! — резкий шепот «сирёныша» испугал — он слишком расслабился и не услышал шагов, погрузившись в мысли. — Ты… ты!!!
— Донеси на меня, — буркнул он устало, и пошевелил вертел — мясо, обернутое вокруг по спирали, уже подрумянилось.
Напарник сбросил жалкую кучку веток рядом, и, открутив пробку, глотнул из походной фляжки — общей — потому он считал ревниво — малец сделал два глотка, ровно столько, сколько положено и ни каплей воды больше. И первый глоток — желторотик подержал во рту, посасывая и почти постанывая от наслаждения.
Чистоплюй. Высший бесполезный чистоплюй. Голова которого забита тупыми идеями о чести и величии магов.
Недовольство, что ему досталось в напарники это недоразумение — настроенное соблюдать каждый чих, заворочалось внутри. И… недовольство на собственную слабость. Он — выпил три. Заглотнул жадно, а потом сделал ещё три глотка — пока его никто не видел.
— Свен?! — во фляжке грустно булькнуло на дне.
— Я не пил. Пил ровно два, — поправился он сварливо.
— Врешь! Пил! Отдай кольцо! — протянутая рука вспыхнула алым в отсветах костра.
— Нет.
— Это приказ!
Он хмыкнул и даже не поменял положение тела. Этот… «сирёныш», который не так давно, одним словом мог поставить его на колени, сейчас не мог — ничего. И даже больше, чем ничего. Он покосился на полупрозрачную белоснежную кожу, покрытую красными коростами от жары и света, на трясущиеся от недоедания руки — он, в отличие от этих чистоплюев-высших, знал, где можно урвать кусок, а потому был в гораздо лучшей форме.
Кто знал, что Немес так сдаст карты?
— Забери… те, — протянул он издевательски, и с удовлетворением наблюдал, как глаза мальца вспыхивают от бессильного гнева. Доводить напарника — последнее из доступных ему удовольствий, и он не собирался от него отказываться.
— Это приказ. Рядовой Свен, — процедил «сиреныш», выпятив впалую грудь.
— У-у-у-у… — он скорчил скорбную рожу и провел грязным пальцем по щекам, изображая слезы, а потом — заржал. Когда у мальца кто-то срезал нашивки и увел запонки с родовым гербом — это недоразумение всхлипывало почти полночи за палатками.
Малец скрипнул зубами, но на этот раз не повелся.
Был Блау — сплыл Блау. Мальчишке не повезло так же, как и ему. Бывший сир — желторотик отбился от рода, всех его клановцев выкинуло где-то в холодной части континента — так передали менталисты.
«Сирёныш» так кичился своей принадлежностью к Высоким родам, теперь меньше, чем ничто… пустое место… слабее, чем он… безстатусный отщепенец и вор.
Мальчишка Блау нервировал его почти декаду — изводил нотациями, гундежом по-поводу чести, и бестрепетным исполнением любых, самых тупых приказов.
— Ты истратил дневной заряд, чтобы разжечь огонь! Это — трибунал! Сколько заклинаний?
— Одно! — огрызнулся он после недолгого молчания. Всего одно проклятое заклинание, чтобы разжечь огонь. Можно подумать он призвал демона.
