Что в древности делали с самозванками? Пороли до смерти? А посчитают ведьмой, так и сожгут!
Подступила тошнота, и я наконец-то отключилась.
Снова очнулась от гадкого запаха подогретого молока и невольно отшатнулась – та же полная женщина совала мне под нос железную кружку, в которой плавала желтоватая пенка.
– Да отойди ты, Грета, – оттолкнул ее незнакомец и вовремя. Хоть желудок был пустой, но все равно подпрыгнул к зубам, а я ломанулась к краю широченной кровати. Сильная рука вернула меня обратно на подушки и пригвоздила к… перине. Точно. Это была перина. – Не видишь что ли, ей плохо, – продолжая удерживать меня одной рукой, другой он убирал с лица прилипшие волосы.
– Конечно, плохо, – Грета хлопнула себя по необъятному боку и пышная грудь заколыхалась настолько сильно, что я смотрела, не в силах отвести взгляд. – Горе-то какое! Она же так хозяина любила. Вот и не вынесло сердечко его кончины, кинулась со скалы.
Так. Кажется кто-то умер, кого девушка, за которую меня принимают, любила. Почему-то она не смогла этого пережить и бросилась со скалы. И что мне делать с этой информацией?
– Дай что-нибудь другое. Мелиссе необходимо подкрепить силы, – распорядился незнакомец.
– Сию секунду, господин, – засуетилась Грета.
Снова услышав как меня называют чужим именем, я вздрогнула, а потом принялась удивленно рассматривать комнату – большая, даже очень большая, вся отделана деревом, с ткаными гобеленами и толстыми коврами на стенах. Если она принадлежит Мелиссе, то у нее, а теперь у меня, здесь неплохое положение. Кровать с четырьмя столбиками, поддерживающими тяжелый балдахин, была удобной и мягкой. В ворохе подушек можно было вполне удобно загнездиться, что я с удовольствием и сделала.
– Это моя комната? – осмелилась задать вопрос, принимая из рук Греты чашку горячего шоколада.
– Никак умом повредилась! – Грета всплеснула руками так энергично, что я едва не опрокинула шоколад на толстое простеганное одеяло.
– Это моя комната, – мягко ответил незнакомец. – Пока не окрепнешь, поживешь здесь.
По виду Греты было видно, что эта идея ей не очень по вкусу. Видимо, нравственность барышень здесь блюлась так же строго как в нашем дореволюционном прошлом.
– А ты кто? – посмотрела на непрошенного спасителя.
Иссиня-черные волосы косо спадают на лоб, почти скрывая большие и выразительные глаза. Упрямые губы слегка подрагивают, будто стараются сдержать усмешку. Твердый подбородок, высокие скулы. Его можно было бы назвать красивым. Той особой, демонической красотой, которая редко оставляет женщин равнодушными. Я бы тоже могла ей поддаться, вот только меня останавливало абсолютное незнание своего будущего и его в нем роли.
– Ты меня не помнишь?
Снова это дрожание уголков губ.
– Точно, повредилась! – горестно воскликнула Грета, а я покачала головой.
– Меня зовут Ладислав. Теперь я хозяин этого дома и… – он замялся и почему-то отвел взгляд. – И твой хозяин тоже.
Что?!
От неожиданности я подскочила, но голову пронзила такая боль, что свалилась обратно, и в глазах потемнело.
Глава 3. Озарение
– Что же такое твориться-то?
Кудахтанье Греты сначала доносилось словно слой ваты, затем все более отчетливо.
– Детонька совсем памяти лишилась. Что же теперь с ней будет?
– Пока полежит здесь, наберется сил. А потом посмотрим, – совсем рядом голос… хозяина. Господи, застрелите меня. Дожила! Еще в рабынях не ходила. И почему я не утонула? С чего это хозяин полез в воду спасать рабыню, да еще и приволок с свою комнату? Может, они, то есть, теперь уже мы, любовники? А если этот Ладислав потребует у меня выполнения моих рабских обязанностей? Спать с чужим мужиком? Только через мой труп! Хотя, может, я уже труп, а это уже агония мозга?
Успокаивая разгоряченные мысли, на лоб опустилась прохладная ткань и перина подо мной промялась. Кажется, тот, кто сидел рядом, придвинулся.
– Что же она будет делать без памяти-то? – женским голосом продолжала галлюцинация.
Точно! Без памяти! Ну какая же эта Грета умная. Если все-таки не умерла, буду притворяться, что лишилась памяти, пока не освоюсь в этом странном мире.
– Давай, детонька, выпей, – перед носом снова оказалась кружка, сладко пахнущая молоком
– М-м-м, – я попробовала отвернуться, но, не обращая внимания на мое нежелание пить, Ладислав приподнял за плечи. Не церемонясь, он стиснул мою челюсть и влил в рот тошнотворно теплое молоко.
Горло сжало спазмом, и я закашлялась, тогда мучитель наклонил меня вперед и придерживал пока я не восстановила дыхание.
– Вот и хорошо. Вот и хорошо, – причитала Грета, принимая у хозяина кружку. Теперь она поспит, а проснется совсем здоровенькой.
Вот в последнем я очень сомневалась, хотя веки начали сами собой закрываться, и я провалилась то ли в перину, то ли в подушки, то ли в сон.
ЛАДИСЛАВ
Я смотрел на нее, утонувшую в моих подушках.
Незаконная дочь моего отца, прижитая в столице от какой-то девицы. Я ненавидел ее всем сердцем за отнятую любовь отца, его внимание, за то, что она существует. Ненавидел!.. Потому что любил.
С того самого дня, как вернулся из интерната для мальчиков и увидел в нашем саду рыжекудрую девочку. Ее заливистый смех напоминал перезвон серебряных колокольчиков и слышался каждый раз, когда отец отталкивал качели, и девочка взмывала к небу, отчего, открывая маленькие ступни в белых башмачках, взлетали кружевные юбки.
Именно тогда я в первый раз и почувствовал эту тягучую смесь притяжения и ревности – со мной отец никогда не проводил так время. И, взрослея без матери, я знал только строгость. Сначала отца, воспитывающего меня, как наследника, а потом наставников интерната, не прощавших ни единой детской шалости.
Я спешил домой, надеясь на встречу с отцом, на его радость моим успехам, на его гордость, а она, эта рыжеволосая кукла, отняла у меня все.
– Ладислав! – увидев меня, крикнул отец. – Подойди, познакомься. Это Мелисса. Моя помощница. Несмотря на низкое происхождение, у нее очень искуссные руки. Надеюсь, вы подружитесь.
Подружитесь? Меня передернуло, а упоминание о низком происхождении вызвало отвращение и злость.
Так вот на кого отец променял своего сына. На простолюдинку!
В тот же вечер я пробрался в ее комнату, обставленную словно для госпожи, стащил то самое сиреневое платье с пеной белых кружев и сжег его.
Разумеется, мне влетело от отца, но слезы девчонки пьянили больше вина и оставляли послевкусие кабацкой сивухи.
С каждым моим приездом домой, Мелисса становилась все красивее. И тем больше я ее третировал, пока она не начала при виде меня испуганно прятаться.
