Затем последовала серия разочарований, вызванная тем самым опозданием, когда волки успевали добраться к улову первыми. Переставляя силки, обследуя территорию на признаки погони, я продвигалась дальше на запад, где надеялась найти пристанище и набраться в нем и сил, и пищи для перехода. Понимаю, что уже тогда следовало поспешить, но риски останавливали. Я училась тому, чего мне никогда не хватало в предыдущей жизни — терпению и осторожности. Я познавала себя: смирение — очаг моей злости, усидчивость — не моя черта, одиночество — моя медленная гибель. Я умирала ежедневно, не позволяя себе броситься на юг, понадеявшись лишь на удачу. Ночами сходила с ума, воображая Кейела. Он сидел напротив в полумраке костра, уставший и печальный. Мы говорили: я — шепотом, он — беззвучно. Мы советовались: я спрашивала прямо, он отвечал уклончиво. Мы спорили: я настаивала на привычном и человечном, он уговаривал поступать практично. Я безоговорочно верила ему, и каждый день мы мало-помалу разбивали во мне оковы, которые с рождения росли вместе с моей личностью. Оковы лжи — так я назвала эти внутренние ограничители и бесконечные оправдания трусости перед встречей с собственной сутью.
Ночи выдавались спокойными и холодными, дни — изматывающими и разочаровывающими. Снова голод, слабость и ярость, которую не на кого было выплеснуть. А затем мне, наконец-то, повезло, хотя на первый взгляд показалось, что за мной снова пришла смерть.
Перебиваясь мелкой дичью, я вышла к замерзшему озеру. Но там же, пройдя овраг, наткнулась на стаю. Волки грызлись между собой, обнюхивали берег, барахтались в снегу. У меня не было шансов остаться незамеченной. Проваливаясь по колено в снег, я добежала до раскидистого дерева и, гонимая рациональным страхом, успешно вскарабкалась на нижнюю ветку, не растеряв при этом скромную утварь.
Волки рычали, прыгали, скулили, опираясь на ствол, поднимались на задние лапы. Их было больше, чем арбалетных болтов, и они казались сильнее. Шумели, не замолкая, кружили внизу и ни на секунду не успокаивались. На закате происходящее напомнило мне о второй встрече с Кейелом, а понимание, что в этот раз он не появится, поселило в мысли отчаяние. Вот только Солнце не успело умереть, как грузовик удачи выехал на всей скорости, врезался в дерево, на котором я сидела, и перевернулся.
Крупная раненная лосиха ослабла настолько, что наверняка даже не поняла, как, убегая от одной стаи, столкнула ее с другой. Волки же, увлеченные мною, не услышали ни ее, ни стаю, нарушившую территорию. И пока лосиха заваливалась умирать прямо под злосчастное дерево, хищники рычали, скалились и кружили, присматриваясь друг к другу, а я… Я улыбалась подвернувшейся удаче и взводила арбалет. Схватка не на жизнь, а на смерть длилась лишь несколько минут. Возможно, она закончилась бы быстрее, но я, с трудом разбираясь кто за кого, следила за побеждающими и отстреливала одного-двух волков, даря преимущество противникам. И так до тех пор, пока число живых значительно не уменьшилось по сравнению с убитыми. Поверженная стая убегала, а вторая надеялась забрать добычу, но ей пришлось признать меня и принять поражение.
На окровавленную поляну я спустилась ранними сумерками, оттащила подальше загрызенных волков, оставляя их на растерзание собратьям, набрала хвороста, разожгла костер. Ночь провозилась с тушей, наготове держа оружие. Забивать желудок до состояния сонливости себе не позволила. С рассветом затащила на дерево крупные куски мяса, предварительно обмотав их шкурой, и кучей вывалила потроха чуть в стороне, чтобы птицы не прельстились на мое. Обследовав округу, к обеду набрела на пещеру и перетащила в нее добытое. До глубокой ночи обустраивала лагерь и отгораживала его ветками так, чтобы никто не мог подкрасться бесшумно. Только потом, забравшись на высокий валун, плотно поужинала и забылась крепким сном почти на сутки.
Пещера оказалась пригодной для жизни настолько, что меня перестало пугать даже соседство с выжившей стаей. Впрочем, за пару недель, освоившись на благоприятной местности, я позволяла себе подкармливать зверей. Рыба в озере, казалось, только и ждала, когда ей проковыряют дырку во льду, чтобы буквально выпрыгивать из нее. Излишки я бросала на открытые участки, куда слетались крупные птицы, — волки пировали вместе со мной. Эта же стая не один раз предупреждала меня об опасности громким воем и рычанием, а однажды нам даже пришлось объединиться против одного врага.
Никогда не думала, что близко познакомлюсь с грифонами. Именно их гнездовья, протянувшиеся от Крова грифонов по горам и частично по редколесью, мешали мне пройти на юг, минуя Ледяную долину. Как правило, они предпочитали охотиться на проплешинах предгорья, куда я благоразумно не заходила, но иногда опасные хищники залетали и сюда. Мирно продалбливали лед на озере, утоляли жажду и насыщались рыбой. Один из таких грифонов с недвусмысленным намерением приблизился к скалам, облюбованным волками. Возможно, его привлекла непривычно малая численность стаи, но пернатый наглец не взял в расчет меня. Его редкие визиты не принесли бы мне никакой пользы, чего нельзя было наверняка сказать о моих постоянных соседях, охраняющих нашу территорию. К сожалению, на него пришлось потратить несколько болтов, которые я так и не смогла вернуть, да и попробовать его мяса мне тоже никто не позволил. Все же сказка о Маугли — всего лишь сказка. Однако мое несказанное везение нельзя было не отметить.
В пещере я прожила очень долго, чего никак не планировала. Сначала задерживали слабость и отсутствие запасов перед тяжелым переходом, затем — неутихающая вьюга. Было трудно сидеть в тесном пространстве, фактически взаперти, экономя набранные дрова, пищу и еду. Только и оставалось, как спать и плевать в потолок, который даже не всегда удавалось разглядеть. Выходила на открытое пространство только тогда, когда ветер немного затихал, а сквозь серо-белую взвесь просматривалось тусклое солнце. Так себе комфортные условия… Однако со временем такое напряженное одиночество превратилось в силу: воспитало внимательность к окружению, научило всегда оглядываться и надеяться только на себя. Развитая сдержанность стала приносить наслаждение, а терпение, предусмотрительность и осторожность вызывали гордость. Я росла в собственных глазах и все чаще просыпалась с мыслью, что мир лежит у моих ног. Прямо как раньше, но с существенным отличием. Я понимала: мир не принадлежит мне, но открыт для меня, позволяя жить в себе и взять у него все необходимое для этой самой жизни. Он был рад мне, а я хотела ежедневно платить ему за тепло и добродушие.
После долгих недель, а может, месяцев, бушующей непогоды, когда часто невозможно было определить время суток и покинуть безопасное укрытие, на изнуренную землю внезапно опустилось затишье. В первые секунды, как прекратилось завывание, перестал стонать лес, и упала мрачная пелена, мне показалось, что я оглохла и прозрела. Птицы еще долго молчали, а волки высунулись из нор, спрятанных в скалах, спустя несколько минут. Голодные, они поглядывали на меня, а я стояла у пещеры, смотрела на них и крепко сжимала арбалет с последними уцелевшими болтами. Мохнатые соседи долго мялись, но все же не стали рисковать — немного порезвились в снегу и отправились на охоту. Я же вернулась к своему выживанию.
Снег сходил с холмов, нехотя плавился под теплым солнцем, знаменующем весну. На севере природу будто торопили невидимые силы, поэтому казалось, что травы, несмотря на холод, росли ежечасно. Лед на озере еще не успел расколоться, а возле него уже пахло ранними цветами. На моем пути все чаще встречалось мелкое зверье, и в лесу все громче посвистывали птицы. Я достаточно окрепла, отдохнула, раздобыла мехов для сна вместо одеял, пусть и дырявых, обработанных неумело. Насушила рыбы — жаль, без соли, — грибов, ягод и набрала мяса. Даже минимальная плюсовая температура могла испортить припасы, да и задерживаться больше не хотелось. И без того припозднилась.
