Это хорошо, что у меня сегодня после обеда начался выходной, а то бы я везде опоздала. В банк и завтра схожу.
— Мы закрываемся, — недовольно посмотрела на меня крылатая барышня.
— Так я пойду? — вскочила я на ноги.
Но дверь заклинило намертво. Я бросила в неё небольшим огненным шариком. Замок раскалился и протёк на порог вишнёвыми каплями металла, но створки не подались.
— Парень, ты глухой или глупый? — обозлился гном. — Давай монеты и убирайся. Если ещё чем-нибудь кинешь в дверь моей лавки, я вызову городских стражей.
Я высыпала золото из кошелька в заскорузлую огромную ладонь гнома. Монеты летели, сверкая, бесшумно исчезая в загребущих гномьих лапах. Последняя монета, не поместившись, скатилась на пол. Звякая и подпрыгивая, она оказалась близко от моих сапог. Я бросилась поднимать золотой, гном тоже, лбами мы столкнулись так, что шишка появилась на моём лбу одновременно с искрами и слезами, вылетевшими из глаз. И как он только не рассыпал остальные монеты?! Гном меланхолично приложил отбитый у меня золотой к синяку, а потом положил монету к компании сверкающих подружек. На каждом кругляке улыбалась во весь рот принцесса Александра, но я не успела рассмотреть, в короне наша принцесса или в беретике из формы магического университета, потому что, когда последний золотой лёг поверх немаленькой кучи, дверь издевательски распахнулась передо мной. Но идти мне было теперь некуда, пока не найду профуканные, потерянные, то есть потраченные деньги тётушки. Её кровные двадцать тысяч.
Я стояла на пороге ювелирной лавки и размышляла: «А если кольцо продать? Быть может, я найду кого-нибудь с двадцатью тысячами золотом в кармане»?
Кольцо нагрелось на пальце. Пока я дула на покрасневший палец, за мной выскочил гном-ювелир.
— Не выдумывай, парень, продать его можно только с тобой в придачу, — проговорил он за моей спиной.
Я побрела, куда глаза глядят, но ноги повернули в сторону трактира, на запах жареного мяса и свежеиспечённого хлеба.
Я устроилась в самом тёмном уголке. Меня тошнило от голода, кружилась голова. Я не успела позавтракать, в нашу лавку пришла принцесса Александра! Купила платье, которое придумала я. И тётушка выпроводила меня побыстрее в банк до обеда. Знала бы она, как всё обернётся, вообще деньги бы мне не доверила.
Я смотрела на закопченные трактирные стены, вытоптанные половицы и шикарную паутину под чёрными балками серого потолка, будто там можно было найти ответ на вопрос, сидящий в моей душе железной занозой: где найти такие деньги?
— Парень, поешь, выпей за счёт заведенья, — поставил передо мной поднос с краюхой хлеба, блюдом жареного мяса и кувшином чёрного пива толстяк в засаленном фартуке с грязным колпаком на кудрявой голове.
Судя по толстому животу и заплывшей жиром физиономии, это и был владелец трактира «У папаши Юркса».
Мне бы подумать, что трактирщики не угощают нищих парней просто так, но я была голодная. И соображать начала, когда от краюхи остались крошки, от мяса — тоненькая косточка, а в кувшине явственно проступило донышко. Вот только тут голова моя упала на руки, и я увидела лужайку возле нашего дома. Солнечные лучи сияли на золотистых колокольчиках, трогали розовые ресницы маргариток, играли в пятнашки, прыгая по лужицам росы, по яркой зелени листьев. Один солнечный луч резанул по глазам, и я очнулась.
Мне в лицо светил фонариком один из троих стражей. Только форма у них отличалась от мундиров обычных у городских стражников: от вишнёвых колетов и золотистых плащей на коричневом бархате. Их ещё дразнили «вишнями в шоколаде». Чаще всего добавляя эпитет «пьяная». Эти были в синих с золотом мундирах.
— Вот этот малец очень хотел сыграть, так и говорил, я, мол, непременно пойду в замок на «Турнир тринадцати», — частил лживо ухмыляющийся папаша Юркс, потирая жирные грязные ладони.
— Не похож он на соискателя, — поводил по мне лучом фонаря с ног до головы усатый стражник. — Хлипкий. На вид едва шестнадцать стукнуло. Ни усов, ни бороды, на губах молоко пузырится.
— А вы на руки его поглядите! — вскрикнул папаша Юркс.
Они уставились на мои тоненькие даже для девушки пальчики, кольцо сверкнуло бриллиантовыми боками.
— Пойдём, — почему-то сразу решил усатый, прихватывая меня за плечо, жёсткими, словно металлическими пальцами, — спасибо, мастер Юркс, своих парней можешь в замок не присылать.
— Я не хочу! — пискнула я.
— Деваться некуда. Ты один из тринадцати избранных, — сказал усатый, — хотя я бы тебя не взял, но кольцо выбрало тебя. Нашёл ведь колечко?
— Я купил это кольцо! — объяснять, что я девушка было теперь неуместно и даже опасно.
— А ты сними его, — усмехнулся второй страж, без усов, но с бородой.
Я подёргала золотой ободок.
— Никак, брат? — расхохотались стражи.
— Палец распух, вот и не снимается. У меня свидетели покупки есть! — пропищала я.
— Покажи их, — согласился усатый.
И мы направились в переулок Звонарей, где между «Кузницей» старого Якова с огромной подковой над входом и магазинчиком ламп «Добрый джинн» утром была ювелирная лавочка «В пещере горного короля».
— И где лавка? — стражи встали полукругом на пустыре, по которому ветер гнал солому, обрывки верёвки и снежную крупу.
— Утром была, — упрямо, запахивая плащ, пробурчала я. — С росписью на потолке, с инкрустацией на полу, с витринами, наполненными драгоценностями.
Ветер бросил мне пригоршню колкой снежной крупы в лицо, растрепал волосы и полетел дальше, насмешливо подвывая на крутых поворотах.
— Здесь и утром, и завсегда пустырь был, — расхохотался бородатый страж, — пивом тебе рано ещё увлекаться. Пей чистую воду, тогда и не примерещится ничего.
— Времени мы из-за тебя потеряли много, сказочник, — пребольно ткнул меня третий стражник под рёбра, — одно радует, заковыристый ты малый, раз «Двойное золото ясеня» отыскал.
Я поняла, что так называется моё кольцо. Теперь бы ещё узнать, куда и зачем меня сейчас поведут?
— Дяденьки-стражники, — проныла я, хлюпая носом, — что со мной будет? Один я у маменьки, вдовая она у меня. Ей бы весточку передать. Все глаза уже проглядела, наверное, бедная.
— Велик ты, чтобы за мамкину юбку держаться, — покачал головой усатый страж, — но потом отправим, конечно, записку, может быть.
Стражники не удержались от весёлого хохота. И не переставая смеяться, потащили меня к самоходной карете по выбоинам и замёрзшим комьям грязи, гордо носящим имя главной городской дороги.
Про маменьку я приврала, не было у меня никого, кроме тётушки, да и она мне неродная. Представив, что никто меня не хватится, никто обо мне не заплачет, я чуть сама не заревела.
— Не по-мужски, слезу пускать, — опять очень больно двинув меня в бок, просипел третий стражник. — В конце концов, если ты пройдёшь испытание, тебе заплатят.
