Я же тем временем попыталась взять себя в руки. Так, ну, мужик. Ну, валяется в кустах, эка невидаль! Помнится, у нас лет семь назад рядом с корпусом института открыли разливуху, так по окрестностям этого добра можно было до десятка ежедневно насобирать.
Но от моего неподвижного визави спиртным не пахло, я специально наклонилась и тщательно принюхалась. Едва ощутимый запах туалетной воды – очень приятный, кстати, - но сивухой не тянуло. Да и где бы он тут, посреди леса, нажраться мог? С собой принес, чтобы в заповеднике упиться до беспамятства? Если это так, то он суицидник с претензией на оригинальность.
Оглянулась по сторонам. Сколько хватало взгляда, та же картина унылой осенней ночи, тишина гробовая. Ни движения, ни звука двигателя. А ведь он сюда как-то попал… Темнота сразу показалась угрожающей, любой шорох воспринимался, как опасный, и от этого ощущения у меня, кажется, даже брови дыбом встали. Шикнув на некстати разгулявшееся воображение, я снова посмотрела в лицо мужчины.
Видимых ранений нет, голова, вроде, цела. Если только внутренние повреждения, так я их без спецоборудования не определю.
На бомжа или местного забулдыгу не тянет. Мало того, что пахнет хорошо, так и одет явно не в обноски. Посветила на его ноги – обут в туфли, что для прогулки по лесу, как минимум, странно. Цвет его пальто в таком состоянии не поймешь, вроде, темно-бежевое, судя по текстуре ткани, которую я вполне прощупала, пока лезла ему за пазуху в попытке добраться до груди и послушать, бьется ли сердце, недешевое. Во что он там ещё одет помимо пальто и рубашки, которую я тоже расстегнула, не знаю, темно, да и не до того было, но сердце у него все-таки билось. Если сравнивать с теми, с кем я обычно работаю, очень медленно, что поначалу напугало. Потом вспомнила, что для людей это нормально, и немного успокоилась.
Тем временем колени, которыми я встала на землю рядом с телом, промокли и продрогли, пальцы под ледяным дождем почти утратили чувствительность, да и с полутрупом надо что-то решать.
Бросить его здесь я не могу хотя бы потому, что к утру он может умереть от переохлаждения. Не май-месяц на дворе, а к рассвету и вовсе обещали заморозки.
Вынимать телефон тоже не спешила. Если и получится убедить диспетчера «Скорой», что это не шутка, и человеку в самом деле нужна помощь, приедет она часа через два. А то и вовсе к тому же утру. В полицию тоже звонить смысла нет.
Он вам угрожает? Ведет себя буйно? Ах, он живой, лежит спокойно под кустом и никого не трогает? Мерзавец какой! А вы, дамочка, зря панику наводите, может, человек устал и теперь культурно отдыхает, а мы его потревожим! А если вам так неймется, так позвоните в «Скорую», может, им мирно дремлющий колдырь нужнее.
Значит, придется действовать своими силами.
Похлопывания по щекам особого результата не принесли, хотя мне показалось, что он ненадолго пришел в себя. Присмотрелась – нет, точно показалось.
Примерилась приподнять, но сразу поняла, что это бесполезно. Единственным результатом станет тут же вылезшая у меня грыжа. Непонятно, это он в беспамятстве такой увесистый, или по жизни хорошо откормлен, но тело казалось каменно-тяжелым.
- Да очнись же ты!
В сердцах я ему ещё и коленом в бок наподдала.
Не знаю, что помогло – вопль над ухом или тычок, но мужик охнул и все-таки открыл глаза. Судя по тому, что дрожащей рукой потянулся пощупать ребра, не мой ласковый призыв прийти в себя был тому виной.
Взгляд оказался мутным, расфокусированным, и, понимая, что он может снова вырубиться в любой момент, я заворковала:
- Вот и молодец, вот и умница. Давай сейчас встаем, я помогу. – Кое-как он все-таки поднялся, тяжело мотнув головой, отчего снова чуть не упал. Не с первой попытки, но у меня получилось закинуть его руку себе на плечо. – А теперь потихоньку пойдем, только, пожалуйста, не теряй сознание, без помощи мне тебя не дотащить.
Не знаю, понимал ли он, что я говорю, да и вообще можно ли было его двигать, вдруг у него внутреннее кровотечение, а тут такие рывки, но шевелиться начал. Поначалу неуверенно, оступаясь и мотаясь из стороны в сторону, как от ураганного ветра, но шел. Первое впечатление не обмануло, тяжелый он был, как зараза. Если учесть, что под ногами скользила грязь, удивительно, что подняться в рощу мы смогли всего-то минут за десять. При этом упрела я так, что от былого озноба не осталось и следа. Кажется, ещё чуть-чуть, и повалит пар.
Мы шли, мерно переставляя ноги, и до меня доходило осознание одной вещи – я веду в избушку совершенно незнакомого человека. Возможно, он представляет для меня реальную угрозу. Возможно, он наркоман. Или того хуже. И все же была железно уверена, что мне это нужно. Не просто помочь, позвать кого-то, чтобы отвезли его в город, а мне, именно мне, это необходимо. Ощущение было настолько неправильным, что я остановилась, немного не дойдя до мостика. Отсюда вдалеке уже можно было рассмотреть тусклый желтый огонек в окне домика, потому что, уходя, погасить лампу я забыла.
Осторожно покосилась в сторону мужика, который, как оказалось, был вполне себе в сознании и теперь занимался тем же самым. То есть, пристально смотрел на меня.
- Отведи меня в безопасное место.
Голос был тихим, звучал хрипло и надломленно, но он был таким правильным… Нужным. И сомнения, которым я почти поддалась, мгновенно отступили.
Действительно, глупость какая. Человеку нужна моя помощь, а я, вместо того, чтобы её оказать, выдумываю какую-то дичь. Причем, совершенно безосновательно.
Голова стала легкой и звонкой, и хотя он давно замолчал, теплые нотки его баритона продолжали звучать в ушах.
Более-менее начала соображать я уже в домике. Булька вытаращил и без того немаленькие глаза, увидев, с какой добычей вернулась хозяйка, и с размаху уселся на откормленный зад, тоненько взвизгнув.
- Не ной, - я как можно аккуратнее ногой в резиновом сапоге на три размера больше нужного отодвинула пса, чтобы в суматохе на него не наступить.
- Я молчу, - отозвался почему-то второй представитель мужского племени, который к тому времени существенно навалился на меня. Последние метры до избушки я преодолевала с многократно усилившимся желанием стряхнуть эту ношу с плеч. Даже несмотря на то, что стремление помочь ему превосходило все разумные пределы.
Как мы переходили мостик, не знаю. Я там и одна ползу, как черепаха, боясь оторвать ступни от досок и двигаясь лыжным шагом. А с этим немаленьким детиной и вовсе были все шансы закончить путь в ручье. Но как-то сумели преодолеть эту преграду, причем, единой скульптурной композицией, потому что отпустить мужское плечо мне было страшно, второй раз я его просто не подниму.
Переступив порог избушки, я тут же избавилась от сапог, да и найденыша, привалив спиной к дверному косяку, освободила от залепленной грязью обуви. А потом, чуть подумав, и от носков – те были вымокшие насквозь, причем, не в утренней росе.
Пока я возилась, присев перед ним на корточки, мужик кое-как содрал с себя пальто, явив моему взору продрогшее тело в белой рубашке с двумя оторванными пуговицами. Кажется, я сама их и оторвала, когда пыталась добраться до сердца. В хорошем смысле этого слова.
