— Нельзя говорить о покойных неуважительно!
— Разве я говорю неуважительно? Просто я сказал, чтоона постоянно говорила на идиш…
— Она умела говорить и на прекрасном русском! И вообще— зачем тебе это? Надо посещать научные классы… Сегодня в этой стране нужноизучать… экономику.
Она хотела, чтобы Берни стал доктором, как отец, или, нахудой конец, адвокатом. Его отец был хирургом-отоларингологом, одним изизвестнейших специалистов в своей области. Никогда, даже в детстве, Берни нехотелось последовать примеру отца, хотя он очень любил его.
Врачом он становиться не хотел, что бы там ни говорила емумать.
— Русский? Кто, кроме коммунистов, говорит на русском?Разве что твоя Шила Борден…
Берни в отчаянии посмотрел на мать. Она все еще выгляделаинтересной. Ему никогда не приходилось краснеть из-за того, что с ней или сотцом что-то было не так. Его отец, высокий, сухощавый седовласый человек,обычно казался рассеянным, взгляд его темных глаз был устремлен в никуда. Онлюбил свою работу и постоянно думал о своих пациентах. И все же Берни знал:отец готов помочь ему в любую минуту. От матери Берни унаследовал зеленыеглаза. Мать вот уже много лет красила волосы в белый цвет, носивший название«осеннее солнце», который очень шел ей. Она следила за своей фигурой и носилавнешне неприметные, но дорогие наряды. Синие костюмы и черные платья, которыеона покупала в «Лорде», «Тейлоре» и «Саксе», влетали ей в копеечку.
— А для чего русский этой девчушке? Где живут ееродители?
— В Коннектикуте.
— Коннектикут большой.
Берни так и подмывало спросить мать о том, не собирается лиона к ним в гости. Однако он сдержался.
— Хартфорд. Разве это имеет значение?
— Не груби, Бернард.
Мать держала себя подчеркнуто официально. Он сложил салфеткуи отодвинулся вместе со стулом. Обед с матерью всегда оборачивался коликами вжелудке.
— Куда это ты? Тебя никто не отпускал.
Словно ему пять лет. Порой он ненавидел свой дом и одновременностыдился этого чувства и тогда ненавидел мать, повинную и в том, и в другом.
— Мне нужно позаниматься.
— Слава богу, ты больше не играешь в футбол. Так быловсегда. Сказать напоследок что-нибудь эдакое, против чего нельзя протестовать.Тут же хочется повернуться к ней и сказать, что он, мол, вернулся в командуили… что он изучает балетные па вместе с Шилой… Так, чтобы позлить ее…
— Решение еще не окончательное, мама.
Руфь Фаин пронзила его взглядом.
— Поговори об этом с отцом.
Отец всегда знал, что ему следует делать. Мать наконецсмогла поговорить с ним. «Если Берни снова захочет играть в футбол, тыпредложишь ему новую машину…» Знай об этом Берни, он поднял бы дикий скандал идействительно тут же вернулся бы в команду. Противно, когда тебя пытаютсяподкупить. Противно смотреть на то, как она пытается помыкать тобой, считаятебя своей собственностью, пусть отец с ней и не согласен… Быть единственнымребенком очень непросто. Когда он вернулся в Энн-Арбор и увиделся с Шилой, онане стала спорить с ним. Каникулы оказались непростым временем и для нее.Встретиться им так и не удалось, хотя Хартфорд находился отнюдь не на краюсвета. Шила была поздним ребенком, и родители лелеяли ее как могли. Каждый раз,когда она покидала дом, они страшно волновались, боясь, что их дочь могутобидеть, ограбить или, того хуже, изнасиловать. Она могла оступиться, встретитьне того человека, выбрать не тот факультет и так далее. Перспектива ее учебы вМичиганском университете ужасала их, однако Шила смогла-таки настоять на своем.С родителями разговаривать она умела. Что ее донимало, так это их постоянноеприсутствие. Берни она понимала, как никто. После того как пасхальные каникулызакончились, Берни и Шила разработали хитроумный план. Они должны были встретитьсяв Европе и провести там по меньшей мере месяц. О том, что они путешествуютвдвоем, родители не должны были знать. Так оно у вышло.
Они дарили друг другу Венецию, Париж и Рим, и это былопрекрасно. Когда, нагие, лежали они на пустынном пляже Искьи, Берни, любуясьчерными как смоль локонами Шилы, думал о том, что никогда не встречал девушкикрасивее ее. Он уже подумывал и о том, чтобы предложить ей руку и сердце, хотясчитал, что с предложением спешить не стоит. Он мечтал обручиться с ней на Рождество,а жениться где-нибудь в июне… Тем временем они побывали в Англии и Ирландии ивернулись домой — теперь уже вместе — на самолете, летевшем из Лондона.
Отец, как обычно, был на операции. Мать же встречала его,хотя он и просил ее не делать этого. В новом бежевом костюме от Бена Цукермана,с прической, которая, по ее мнению, приличествовала обстоятельствам, матьвыглядела куда моложе своих лет. В душе Берни родилось нечто вроде сыновьейблагодарности, но тут мать заметила его спутницу.
— Это еще кто?!
— Это Шила Борден, мама.
Госпожа Фаин тут же впала в полуобморочное состояние.
— Так вы, выходит, путешествовали вместе? — Денегони ему давали столько, чтобы он мог провести в Европе месяц-другой. Емуисполнился двадцать один. И деньги, и поездка были подарком ко днюрождения. — Вы… вы так бесстыдно путешествовали вместе?
Берни был готов сгореть от стыда. Шила же вела себя так,словно ничего особенного не произошло — она все так же мило улыбалась.
— Все в порядке, Берни… Не волнуйся… Мне ведь нужно напригородный — до Хартфорда…
Она улыбнулась еще раз, взяла в руки дорожную сумку и тут жеисчезла, даже не успев попрощаться. Мать уже вытирала платочком глаза.
— Мама, пожалуйста…
— Как ты мог нас обмануть?!
— Я вас не обманывал. Я тебе говорил по телефону — я встретилтам друзей.
Лицо его стало красным, он был готов провалиться сквозьземлю, лишь бы не видеть своей матери.
— Это ты называешь друзьями?
Ему вдруг вспомнились пляжи, парки, берега рек, комнатыкрошечных отелей — все те места, где они были вместе… С этим мать уже ничего немогла сделать, что бы она ни говорила. Он сердито посмотрел на нее:
— Она мой ближайший друг!
Он схватил свою сумку и быстрым шагом вышел из зданияаэропорта. Ему не нужно было оборачиваться, но он обернулся. Мать стояла на томже месте, теперь она плакала открыто. Берни вернулся и извинился перед ней, зачто впоследствии не раз корил себя.
Осенью, когда вновь начались занятия, их роман продолжился.В праздник Благодарения он отправился в Хартфорд, чтобы познакомиться сродителями Шилы. Последние были сдержанны, но вежливы. Очевидно, их поразилочто-то такое, о чем Шила предпочитала не говорить. Когда они летели назад,Берни спросил:
