— Кейт, — протянула я руку с фальшивым именем, но не потому что скрывала настоящее, а потому что меня вымораживает от вариантов, в которые превращается обычное имя Ксения в устах иностранцев.
К сожалению, с моим новым уровнем английского я понимаю даже подтекст такого вот легкого флирта. Но куда подевалась моя русская реакция: коленом по яйцам и бежать? Я просто проспала подходящий момент, и Крэг, взяв меня под руку, вывёл в зал ожидания. Нашёл в уголке два свободных кресла и смылся.
Не, он явно имеет отношение к бизнесу. Я говорю ему твёрдое «нет», он — «да», за меня. Вокруг нормальные люди: кто с лэптопами, кто с «таблетками"-планшетами, кто с селлфонами. Кто одет по-деловому, кто по-дорожному, а вот попугай здесь только я!
Вот и вляпалась, как дура. Теперь главное никуда отсюда не уходить. Душ — это, конечно же, хорошо, но если принимаешь его в одиночку. Или с человеком, которого любишь, а я никого не люблю. Больше никого не люблю.
Как много в мире красивых людей, а на мою долю выпадают одни только уроды. Да, все мы падки на внешнюю красоту, но к двадцати четырем годам можно уже научиться видеть внутреннюю гниль с первого взгляда. Верно? С этим-то гавнюком Крэгом все ясно. Но как я попалась с Русланом!
Два дня назад я думала, что главное дожить до понедельника и все мои беды закончатся. Понедельник почти наступил, а у меня нарисовалась новая беда в виде блондина в серой рубашке. Но и этот кошмар скоро останется в прошлом, как и Руслан. Я начинаю новую жизнь. Никаких мужиков. Никаких, пока мне действительно не захочется секса. А не захочется мне его ещё очень долго.
Глава 2. "Whatever-господи!"
Полгода назад я сидела на кровати в своей комнате и повторяла, как мантру:
— Он меня просто трахал. Он меня просто трахал. Он меня просто трахал.
На последнем выдохе — дышать я так и так не дышала — открылась незакрытая дверь, и в мою комнату вошла мама.
— Ксюша, хочешь чаю?
Я медленно повернулась к ней и ничего не ответила. Нет, я повторила то, что повторяла целых полчаса до ее прихода.
— А я что тебе всегда говорила?
Мама не сделала и шага от двери и не выказала никакого намерения сесть ко мне на кровать, но я все равно свесила ноги на пол и встала.
— Зачем было говорить с глухой? — я передернула голыми плечами. — Бесполезное сотрясание воздуха! Как там в твоей любимой песенке поется: теперь я перестану быть глухой…
— Отныне перестану быть слепой, — поправила меня мама тихо.
— Whatever-господи! — бросила я свое излюбленное восклицание, смысла которого мама все равно никогда не понимала. Просто знала, что от меня нужно отстать, но в этот раз решила предлагать мне чай с настойчивостью проводницы. — А есть что покрепче?
— Ксюша, не надо…
Мама, кажется, даже в лице поменялась. Во всяком случае в его цвете точно. Выражение оставалось прежним. Осуждение? Нет, жалость…
— А что надо? Плакать, по-твоему? — я так издергала плечами, что потеряла бретельку. — Я не собираюсь плакать. Все в моей жизни хорошо. Просто замечательно! — вот только руками надо прекратить махать, как регулировщице! — Хочешь пить со мной чай, пошли пить чай!
И ото рта рупор убрать. Ну чего я разоралась, в конце-то концов? Бросил? Так с кем не бывает. И вообще-то я сама ушла от него…
Чай был без сахара, но и без соли — из глаз.
— Мам, знаешь, я тут речь Моники Левински слушала… Она сказала, ну кто ж в юности не делал ошибок, влюбляясь не в того человека… Потом спросила зал, неужели никто не крутил романы со своим боссом? Зал согласно хмыкнул, а Левински горько усмехнулась: просто не у всех босс был президентом Соединенных Штатов Америки.
Мама глядела на меня, как на постороннюю. Захотелось вскочить, но я заставила себя сидеть смирно. Только голос взвился на пару октав — не сорвать бы его без всякого толку…
— Это она проснулась знаменитой, мам! Это ее травили и называли шлюхой посторонние люди… Меня травить некому! Я не проснулась знаменитой. Ни одна тварь из офиса не позвонила узнать, какого хрена я на работу не вышла? Зачем уволилась? От кого беременна? Куда еду? Никто… Абсолютно никто! А раз он знает, то все уже все знают. Но всем насрать! Мама, в этом мире всем друг на друга насрать!
Мама продолжала молчать. А я наконец прекратила кричать и сказала совсем шепотом:
— Никто не знает про эту сволочь, кроме тебя и Майки. Не надо за меня бояться…
— Ксюша, ну что ты такое говоришь? — наконец заговорила мама, и голос ее дрожал. — Какое мне дело до других людей… Я ведь знаю, что ты его любила. И только это меня волнует, — говорила она, глядя на своё отражение в нетронутом чае.
Я зря отшучиваюсь. Ей сейчас не до шуток…
— Мам, мне больно, — сказала я правду и добавила тоже правду: — Но не настолько, чтобы сигать с моста. Знаешь…
Я перегнулась через стол и схватила маму за руку. У папы в комнате орал телевизор, поэтому можно было б и дальше орать — все равно бы секретничали. Но мне вдруг захотелось близости, которой у меня давно с мамой не было, потому что я якобы выросла, закончила вуз, ушла из дома, жила с мужиком… Почти жила и почти с мужиком.
— Я куда-нибудь поеду. Пошляюсь по музеям… У меня поднакопилось чуть-чуть денег. Потом вернусь и буду искать работу.
Мама ничего не ответила. Наверное, не поверила. А я действительно решила уехать, чтобы не дай бог… не вернуться к «Семен Семенычу» в качестве подстилки. Болит, болит очень сильно. Я ведь так ему верила… Еще три дня назад. Но оказалось достаточно одной… открытки, чтобы жизнь полетела в тартарары.
— Ксюха, подмахнешь?
Ага, подпишу с закрытыми глазами! Вернее, с приклеенными к экрану. Рекламный текст сдавать через четверть часа, а я все блох вылавливаю. И вот очередная блоха самозабвенно поёт «ха-ха-ха!»
— Усё! Завтра «Семён Семёнычу» и вручим.
Открытка ещё не уползла с моего стола — неужели это я сумела пригвоздить ее офигевшим взглядом? Шарики и аиста я, конечно, увидела, пусть и краем глаза, когда искала свободное место для автографа, однако мозг настолько сфокусировался на рекламном блоге, что я даже не поинтересовалась, у кого из наших так неожиданно для меня нарисовалось пополнение в семействе. Впрочем, какое мне дело до чужих детей, если из маркетинга никто в декрет не свалил, а отцовство на рабочий процесс не влияет, если молодые отцы пьют достаточно кофе. Если дома сомнамбулическая жена не сварит чашечку, так тут подсуетятся сами: у нас отличная кофемашина в крохотной кухоньке имеется.
Теперь же я тупо смотрела вверх открытки: там чьим-то красивым почерком было выведено имя моего любовника. Однако в лице я не изменилась: оно и до подписи было похоронным. И задницу со стула я подняла только через запланированные полчаса. Работе время, потехе — час. Мне было смешно. Чтобы не заржать в офисе, я схватила сумочку и вылетела на улицу.
