Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
– Волнуешься? – проворчал я.
– Нервничаю, – уточнила «скво». – Когда ты его… мм… оперировал, меня всю колотило – Ершов стал совсем-совсем другим…
Теперь уж мне впору ежиться. Утренняя «операция на сознании» до сих пор не отпускала меня, держалась как стойкое наваждение. Первый раз в жизни я лечил не телесную хворь, а душевную – «ампутировал» избыток эгоизма, «реанимировал» совесть, «санировал» чувство долга. Стоит мне зажмуриться – и перед глазами то мерцает, то меркнет запутанная, чудовищной сложности трехмерная паутина – нейронные связи в мозгу Ершова. И надо было очень точно, очень осторожно направлять руками мою, никому не понятную энергию, фокусировать ее, истончая в игольчатый лучик… А у меня ладони потели от страха!
Там ведь все такое мелкое, мельчайшее, микроскопическое! Ошибешься на миллиметр – и необратимо изменишь личность… искалечишь… превратишь в овощ… погубишь…
Тут меня будто морозцем протянуло.
«А ведь Марина тогда рядом была… – мелькает в голове. Я бросил взгляд на гордый профиль спутницы и потупился. – Сидела и лупала глазами, пока я смердевшее козлище в образе Гришки Ершова кротким агнцем делал… И каково ей теперь? Шагать под ручку с милашкой Волдемортом!»
– Не стоило мне заниматься Ершовым при тебе, – промямлил я. – Просто цейтнот полный случился, надо было успеть, пока он в отключке валялся…
– Все ты правильно сделал! – убежденно сказала Марина. – Так и надо было! – Она обняла мою руку, легонько повисая. – А-а… – протянула девушка ласково, заглядывая мне в лицо. – Я поняла! Думаешь, я теперь бояться тебя стану? Нетушки!
– Не забоишься? – улыбнулся я, не столько с облегчением, сколько испытывая радость понимания.
– Ни за что! Так нам не надо опасаться Ершова?
«Нам! – подумал я с нежностью. – Ох, Маринка, как же легко с тобою заработать «сердечный укол»…»
– Не знаю, – сказал честно. – Вроде бы не надо, но… Давай лучше подождем, когда он объявится?
– Давай! – легко согласилась «скво». – Ой, а мы же еще на Красной площади не были! Потопали?
– Потопали! – ответил я, чуя, как теплеет на душе, словно от хорошей порции коньяка.
Мы поднялись к храму Василия Блаженного, похожему на пышный торт, и по дороге даже словом не перемолвились. Просто шли рядом, никуда не торопясь, и молчали. И нам было хорошо.
Мне пришло в голову, что в безгласности нашей крылся невинный умысел – мы оба, не сговариваясь, отдаляли момент истины, берегли всю ту недосказанность, от которой происходят туманные надежды.
Пока не заданы вопросы и не получены ответы, ты находишься в счастливом неведении, волен мечтать или даже строить планы. Но, как только наступает определенность в отношениях, вся романтика испаряется, как роса на солнцепеке. Вот я и соблюдал режим тишины. Первой его нарушила Марина.
– Ни Лондону, ни Парижу с Вашингтоном даже не снился такой державный вид, сдержанно-горделивый и величавый, – проговорила она доверительно, оборачиваясь к Кремлю. – Правда?
– Правда, – кивнул я, охватывая зрением и Спасскую башню, и Мавзолей, и купол, над которым полоскал алый стяг.
Я даже вздохнул от тайного удовольствия. Жаль, что всю ту приятность, что я испытывал, гуляя по Москве, Марина была не в силах ощутить. Она жила здесь, в этом прекрасном городе, и даже представить себе не могла, до чего испакостят столицу нашей Родины двадцать лет спустя.
Так и тянет глаголить в манере библейского пророка: «И оболганы будут герои истинные, а изменники да клеветники восславлены; и станет единое не целым, и малое посягнет на великое; и призовут бесов, и почнут нечестивые чад наших научать, что долг есть бремя, а корысть выше правды…»
Но о том, что пророчество сие сбудется, известно лишь одному человеку – мне, а для прочих грядущее скрыто феерическим маревом. Здесь о «прекрасном далёко» мечтают, сочиняют хорошие книги, с их страниц отправляются в бесконечность звездолеты, приурочивая свой старт к столетию Великого Октября… Вот, пусть всё так и останется!
А мне надо как-то исхитриться, да хоть наизнанку вывернуться, лишь бы спасти Советский Союз от поругания, не отдать народное хозяйство на поток и разграбление помещикам с капиталистами!
Я брезгливо передернул плечами, словно что-то гадостное, липкое и смердящее натекло из будущего.
– Замерз? – спросила Марина заботливо. – Пошли быстрее, согреемся!
Мы зашагали шустрее, сворачивая на улицу 25 Октября, а вокруг поспешали такие же, как мы, граждане СССР, торопясь с работы домой, – озабоченные или благодушные, с солидными министерскими портфелями или с авоськами, оттянутыми молочными тетраэдрами, кульками с сосисками, румяными нарезными батонами…
Москва радовала меня возвращением былого, не порушенного под улюлюканье «вечных двух процентов дерьма».
– Мне пора, Миша, – неожиданно молвила Марина. В ее голосе прозвучали сожаление и виноватость.
– Куда это? – не понял я, выпутываясь из тенет размышлений. – Домой?
– На работу, – кривовато усмехнулась девушка, – Росите пора на службу. Кончился мой куцый отпуск…
– Меня ловить будешь? – ляпнул я.
– Ага… – вздохнула Росита.
– Бедненькая… – пробормотал я, ощущая в Марине легкую подавленность. – Представляю, как тебе трудно бывает…
– Да ладно! – беззаботно махнула рукой эта притвора и делано всполошилась: – Слу-ушай, чуть не забыла! Надо же как-то условиться насчет связи!
– Надо, – согласился я, прикидывая, как мне развеселить девушку. – Давай так: если мне приспичит срочно увидеться, то позвоню и скажу… – я заговорил дребезжащим старушечьим голосом: – Доченька, это собес?
«Скво» рассмеялась.
– Так похоже! А номер ты помнишь?
– Я ничего не забываю.
Сторонясь прохожих, мы обговорили все детали – и затихли, переживая томительную паузу. Когда наши взгляды сошлись, как метки в коллиматорном прицеле, я первым потянулся к Марине. Она была чуть выше ростом, да еще в сапожках на каблуках, поэтому склонила голову, чтобы поцеловать меня – и долго не отрывала губ.
– Пока, Мишечка! – чуть задыхаясь, Росита отступила, вскидывая руку и перебирая пальчиками в жесте прощания. Улыбнулась, затушевывая непокой в глазах, и поспешила к метро.
– Пока, – обронил я, провожая глазами гибкую фигурку.
А пульс-то частит… Да это ерунда, выбрыки растущего организма. Главное, чтобы у Маринки все хорошо было, а то погонят из КГБ, невзирая на заслуги, еще и «аморалку» к делу подошьют, за наш с нею запретный «роман»…
Шагая будто по инерции, я вышел к площади Дзержинского. Рассеянно оглядел здание КГБ, пока еще асимметричное[1], и порадовался, что «Железный Феликс» на своем законном месте – стоит в гордом одиночестве посреди площади, как ось колеса, закручивая вокруг себя поток машин. Я даже остановился на минутку, словно наглядеться не мог на творение Вучетича, которое всего семнадцать лет спустя «декоммунизируют» либералишки из «Мемориала», достойные представители цивилизованного варварства.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62