Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
В шесть вечера уличные фонари на фоне влажной темноты придали воздуху лоск. Свет фонарей заблестел на трамвайных рельсах и в оконных стеклах, тут и там на сверкающей поверхности черных луж. Искусственный свет отразился от кузова задержавшейся пожарной машины и от бледных лиц в толпе, заискрился золотом на каждом, у кого были очки. Например, на сестре Сен-Савуар из конгрегации «Малых сестер бедняков»[2], которая провела день в вестибюле универмага «Вулворт», что возле Бруклинской мэрии, с корзинкой для сбора милостыни на коленях. Она как раз возвращалась в монастырь (с полным мочевым пузырем и отекшими лодыжками), обратив круглые очки к свету фонарей. В зимнем воздухе отчетливо ощущался ужасный запах – поблизости разразился пожар.
Кошель с собранными за день деньгами был привязан к ее поясу, корзинку она прятала под мышкой, под накидкой. Дом, в котором случился пожар, казался удивленным: окна на всех четырех этажах распахнуты настежь, на холодном ветру полощутся веревки от жалюзи и тонкие занавески. Хотя само здание оставалось темным, вестибюль за каменным крыльцом был освещен, там толклись полицейские и пожарные с фонарями. Парадная дверь была открыта, равно как и дверь в квартиру на первом этаже. Сестре Сен-Савуар хотелось поскорее пройти мимо, добраться до монастыря, до собственной комнаты и собственного туалета (пальцы у нее замерзли, лодыжки распухли, хлипкая корзинка была неудобно зажата под боком), но она все равно протолкалась через толпу и поднялась по ступенькам. В тени каменных перил змеился обмякший пожарный шланг. Повернувшиеся на шум ее шагов в коридоре двое полицейских приподняли фуражки, потом протянули ей для пожатия руку, точно ее кто-то вызвал.
– Сестра, – произнес один. Он раскраснелся и вспотел, и даже в тусклом свете она разглядела, что манжеты его мундира опалены. – Вот сюда.
В квартире толпился народ, возможно, сюда набились все жильцы дома. Здесь царили запахи гари и сырого пепла, паленой шерсти и паленых волос, плотные пятна света свечей и тяжкий гул разговоров шепотом. Собравшиеся разделились на две группы: одна – вокруг мужчины средних лет без пиджака и в шлепанцах, сидевшего на стуле у окна, закрыв лицо руками, другая – вокруг другого мужчины, топтавшегося у лежавшей на темном диване женщины, над ними висела незажженная люстра под абажуром с бахромой. На лбу у женщины лежала тряпка, и она как будто вполне связно отвечала на вопросы склонившегося над ней молодого человека. Увидев монахиню, женщина подняла вялую руку и сказала:
– Она в спальне, сестра.
От запястья и до локтя ее рука блестела от какой-то мази – возможно, просто сливочного масла.
– Полегче с салом, – посоветовала сестра. – Если, конечно, не вознамерились им пропитаться.
Услышав это, молодой человек, рассмеявшись, повернулся. На нем была серая фетровая шляпа, и в усмешке блеснул молочный зуб.
– А вы будьте любезны снять шляпу, – велела сестра.
Призванием сестры Сен-Савуар было входить в дома незнакомых людей, главным образом старых или больных, невозмутимо переступать пороги квартир и комнат, открывать бельевые шкафы, буфеты или ящики бюро, заглядывать в унитазы или осматривать грязные носовые платки, которые они стискивали в руках, но, сколь бы часто ей ни приходилось вторгаться в чужие дома, ее первый порыв – отстраниться, прикрыть глаза – не ослабел с годами. Проходя через гостиную в узкий коридор, она склонила голову, но успела увидеть достаточно, чтобы заключить: тут живет еврейка. В том, что это женщина, она не сомневалась, а вот о вероисповедании только догадывалась: по люстре под абажуром с бахромой, по пианино у дальней стены, по тому, что на темных картинах в узком коридоре были изображены не святые, а самые обычные крестьяне. Жилье, не готовое к приему гостей, замершее, как это часто бывает, из-за кризиса или трагедии в часы тихого уединения. Сестра мимоходом углядела тарелку на маленьком столе в крошечной кухне, а еще – надкушенный и испачканный темной подливой кусок хлеба на тарелке. Стакан чая на свернутой газете.
В освещенной свечами спальне, где в дальнем углу совещались еще двое полицейских, где на спинке стула висели черные чулки, где на низком туалетном столике в беспорядке валялись щетки и носовые платки, где на потертом ковре в ногах кровати лежал серый корсет… боком сидела на кровати девушка. Темная юбка раскинулась вокруг нее, точно она упала с большой высоты. Она сидела спиной к двери, лицом к стене. Еще одна женщина склонилась над ней, положив руку ей на плечо.
Полицейские, увидев монахиню, кивнули, а тот, что пониже, снял фуражку и сделал к ней шаг. У него тоже манжеты были опалены. Еще у него было тяжелое лицо, несвежее дыхание и скверные зубные протезы, но в жестах – он указывал короткой рукой на девушку на кровати, на потолок и на квартиру этажом выше, где произошел пожар, – сквозило сострадание. Сострадание бременем гнуло его к земле. Добросердечный, подумала сестра, один из нас. По его словам, девушка вернулась из магазина и обнаружила, что дверь в ее квартиру заблокирована изнутри. Она пошла к соседям, мужчине на ее этаже и женщине, которая жила здесь. Те помогли ей надавить на дверь и открыть ее, а потом мужчина зажег спичку, чтобы посветить в темноту. Последовал взрыв. К счастью, сказал полицейский, он сам стоял на ближайшем углу и успел потушить пожар, а соседи – отнести всех троих сюда. Внутри, в спальне, он нашел молодого человека на кровати. Смерть от удушья. Муж девушки.
Сделав глубокий вдох, сестра Сен-Савуар перекрестилась.
– Заснул, бедняга, – сказала она негромко. – Наверное, лампочка контрольного индикатора погасла.
Взглянув через плечо на кровать, полицейский взял сестру за локоть и вывел в узкий коридор. Они остановились на пороге кухни. Сцена, вырванная из времени: надкушенный хлеб, темная подлива, стакан красноватого чая на маленьком деревянном столике, отодвинутый стул (в дверь настойчиво стучали), газета с кособокими строчками типографского шрифта.
– Он покончил с собой, – шепнул полицейский. Дыхание его отдавало чем-то кислым, словно ему было нехорошо от того, о чем приходится докладывать. – Включил газ. Повезло еще, что всех жильцов дома с собой не прихватил.
Привыкшая врываться в жизнь незнакомых людей, сестра приняла эти сведения с тактичным кивком, но за потребовавшуюся на это секунду, за промежуток времени, пока она поворачивала и склоняла голову, ее лицо скрылось за широкими полями жесткого чепца. Мгновение миновало, и ее глаза за стеклами очков снова стали маленькими, карими и отражали слабый свет так, как способна только гладкая поверхность – мрамор или чугун, ничего водянистого: правда о самоубийстве была и признана, и спрятана подальше. Точно так же она кивала, вытаскивая носовые платки из сжатых кулачков молодых женщин, разворачивая, чтобы увидеть кровь вперемешку с мокротой, и сворачивая снова. Точно так же она кивала, когда входила в чужие дома, видела бутылки в мусорном ведре, пустые кухонные шкафы, прикрытые косынками синяки, а однажды – бледного младенца размером с мизинец в тазике, полном крови. Точно так же молчала, склоняла голову, кивала…
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
