— А у тебя своей бабы до нее не было? Иль решил сменить?
— Нет, не менял. Не повезло мне, — нахмурился человек. И добавил тихо: — Со стариками жил — с родителями, ну и с братьями. Их двое. Семьи имеют. Племянников у меня хватает. Только вот своими не обзавелся, кровными.
— Было б желание! Наталья тебе полдеревни нарожает, — успокаивал участковый.
— Родить не мудро, а вот вырастить уже не успею. Опоздал я с этим, — посетовал Герасим.
— Ты где-нибудь работаешь?
— Свое дело хочу начать. Заодно Борьку втяну.
— Куда? — поперхнулся участковый.
— Гончар я! Всякую посуду из глины делаю, поделки, безделушки из нее же. Спрос на эту работу имеется. Без куска хлеба не сидели. Глядишь, Борька втянется. Не без мозгов же он в самом деле!
— Этот засранец не дурак. Голова у него варит. Но всегда почему-то не в ту степь. Не знаю, может крутари ему извилины повыворачивали. Знаешь, всем нутром чую, что достанет всех нас этот гаденыш. И если ты его переломаешь, я первый тебе спасибо скажу. Ведь ему всего червонец, а уже вместе с крутыми в камере побывал. И не один раз. Мать вытащила, вымолила, выплакала. Но ненадолго. Совести нет у пацана. Жестоким растет. Хлебнули они с матерью от папашки. Тот их всякий день гонял с ножами и топорами. Сколько раз в вытрезвитель, в психушку забирали, едва выйдет, снова за свое. От него, как от проклятия, не отмолишься. Он и в бомжи свалил, да не слышался, даже те выперли. Вломили и вышибли пинком. Такие ни с кем не уживаются. Кажется, и Борька не легче.
Герасим слушал участкового хмуро. Он давно приметил, как за их спинами открылась в окне форточка и острая пацанячья рожица мелькнула меж занавесок. Борька внимательно слушал, что говорилось о нем.
— Ладно, пойду на службу. А то у меня на участке таких, как Борька, полная обойма. Но тебя попрошу: возьми своего в руки. Ведь вот и сегодня поймали его в магазине. Кассирша отвернулась на мкг, он у нее из кассы деньги схватил. Слинять не удалось. Наши ребята его припутали и в горотдел привели. Там я гада увидел и привел. В другой раз закроем в камере, надолго.
— Разберусь я с ним, — пообещал Герасим и, закрыв за участковым калитку, вернулся в дом.
Борька сидел в своей комнате, ожидая громкого скандала. Он ничего не рассказал матери, и та спокойно возилась у плиты, ни о чем не подозревая.
Герасим молча курил на кухне и вдруг заметил, как тихо приоткрылась дверь в Борькиной комнате. Мальчишка не выдержал томительного ожидания и решил ускорить развязку. Но, к своему удивлению, увидел, что его никто не собирается бить или ругать, шмыгнул носом и вышел на кухню.
— Борь, завтра помоги мне с обжигом. Хочу к воскресенью хороший задел сделать, побольше товара. Сам понимаешь, копейка лишней не бывает. Тебе новые кроссовки нужно купить, матери к зиме шубу, да и мне пора что-то на плечи. Мои брательники уставать начали. Придется тебя брать в помощники.
Мальчишка сморщился, скривился:
— Не-е, я не хочу в твою грязь лезть. Да и кому нужна глиняная посуда? Она ж пещерная! Нынче тефлон в спросе! Его хватают. А над твоей смеяться будут. Теперь даже горшки для цветов из пластмассы делают.
— Ладно! Посмотрим, как пойдут. А ты, выходит, не хочешь помочь?
— Нет. Зачем время терять зазря?
— Чем займешься?
— А тебе какое дело? Я сам по себе живу, с мамкой. Ты мне чужой. Отчитываться не буду, — сел к столу.
Наталья настороженно вслушивалась в разговор, но не вмешивалась.
Борис, наевшись, вышел из дома, а Герасим, подвязав волосы, вскоре сел за гончарный круг. К концу недели вся кладовка и сарай были забиты кружками, пепельницами, кувшинами, супницами, гладышами. Ах какими яркими рисунками он украсил их! Пепельницы, сделанные в форме листа, и те не без выдумки, все в цветах и в мотыльках. На кувшинах алели розы и гвоздики. Наталья, глянув на разноцветье, руками всплеснула:
— Такое и самим нелишнее, жаль продавать…
Услышав это, Герасим разулыбался. Лучшей похвалы не ожидал. И, приобняв, сказал бабе:
— Уж для тебя особо постараюсь. Все, что прикажешь, исполню. И улыбнулся широкорото.
За два дня распродал на базаре все до последнего. Счастливый, вернулся домой. Еще бы! Выручил хорошо, даже сам не ожидал. Накупил продуктов, обновы Наталье, кое-что себе, и только Борька остался без подарка. Герасим хотел проучить пацана. Но тот, как оказалось, ничего и не ждал. Зато у бабы на глазах слезы появились.
— Чего ревешь? — спросил Герасим, догадываясь о причине.
— Свой обижал, а и от тебя ждать нечего. Видно, останется жить на свете горькой сиротиной. Вон мне сколько набрал! Думаешь, в радость? Нет, Герка! Сын без тепла остался. Обошел ты его. Не подарил улыбку. А и мне эти подарки без сыновьего смеха не в радость. Не обижайся. Но Борька мое дитя. А ты к нему холодный. Я же искала не мужика для себя, а хозяина в семью, одного на двоих.
— Не хнычь, Натка. Не все сразу получается. Я проучить хотел — за то, что помочь отказался, еще и высмеял. Да просчитался… -
— Злой он растет, сама знаю. Но что делать, коль доброго почти не видел?
— А ты много добра знала? Теперь добрыми только покойники бывают, никого не достают. Средь живых — все волки, отпетые звери. Но в каждой стае свой вожак и законы. Им подчиняются, чтоб выжить. Борька ничего не хочет понимать. Потому везде чужой. Попросил его перенести глину под навес, он меня при братьях послал на хер! Сопляк, а хамства на целую зону хватит. Конечно, мне с ним после этого неохота говорить. Он же, паскудник, прямо просится на оплеуху. Выводит из себя. Ждет, когда терпение лопнет и я сам от вас сбегу.
— Гера, пойми правильно, он ребенок. Мы совсем недавно пришли в себя, перевели дух. И сыну не хочется ничего менять. Постарайся, докажи, что жить втроем лучше!
— Помоги мне. Я боюсь сорваться, — попросил человек искренне.
— Давай вместе. Нужно, чтобы он поверил тебе, — добавила женщина, дрогнув голосом.
Герасим до ночи работал. Провел себе под навес свет и только тогда уходил в дом, когда ноги и руки вконец отказывались слушаться. Он не мог следить за Борькой, сам о себе забывал. Наталья, вернувшись с работы, едва успевала справиться по дому, в огороде. В постель не ложилась, а валилась. До сына ли ей? А тот, словно назло, целыми днями где- то болтался, и застать его дома можно было только ночью.
Герасим постепенно свыкался с семьей. Наталья целиком устраивала человека. Работящая, терпеливая, неприхотливая, она ни на что не жаловалась, молча тянула свою лямку и ничего для себя не просила.
Мужик поначалу сам покупал в дом продукты, кое-что из вещей. А чуть приодевшись, стал отдавать все деньги жене. На это у него были свои причины. В последние дни у него из карманов стали пропадать деньги. Нет, не все, но немалая сумма. И человек задумался.