За эти годы у него ни разу не возникло желание жениться.Какими бы привлекательными ни выглядели другие девушки, ни одна из них неказалась Иеремии такой же доброй и такой же веселой, как Дженни. Он годамипомнил ее смех и восхищенный вздох, когда они увидели, как быстро возводитсяновый дом. Иеремии хотелось поскорее закончить стройку и подарить ей дом напамять об их любви, но после того, как Дженни умерла, Терстон абсолютно охладелк нему. Иеремия не обращал внимания на облупившуюся краску, на протекшиепотолки в нежилых комнатах. Посуда, которой он пользовался, постепенно покрыласьнесмываемым слоем грязи. Ходили слухи, что гостиная, в которой он спал,выглядела как хлев. Так продолжалось до тех пор, пока в доме не появиласьХанна. С ее приходом здесь все изменилось и он стал выглядеть так, как подобаетчеловеческому жилью.
– Взгляни на этот дом, парень! – таковы были первыеслова Ханны, когда он привез ее сюда прямо с рудника, еще сам точно не зная,что с ней делать.
Но Ханне была позарез нужна работа. После смерти мужа ейнечего было делать, а Иеремии без нее не обойтись. По крайней мере так говориласама Ханна.
– Ты что, свинья?
Он рассмеялся, увидев ее сердитое лицо. Двадцать лет ни однаженщина не разговаривала с ним таким тоном. Стоило дожить до двадцати шестилет, чтобы завести себе приемную мать... На следующий день она начала работатьу него в доме. Вернувшись вечером, Иеремия нашел комнаты, где он жил,безупречно чистыми. Нигде не было ни пятнышка. Он чуть не вышел из себя и встремлении придать комнате обжитой вид разбросал по комнате бумаги, стряхнул наковер пепел от сигары и разбил бокал с вином. Утром, к немалому огорчениюХанны, все в доме выглядело по-старому.
– Мальчишка! Я прикую тебя к умывальнику, если ты небудешь вести себя как положено. И выброси наконец эту чертову сигару, тызасыпал пеплом всю анфиладу!
Ханна вырвала сигару у него изо рта и бросила ее в бокал состатками вчерашнего вина, заставив Иеремию задохнуться от изумления. Впрочем,они с Ханной друг друга стоили. Она никогда не сидела без работы, едва успеваяубирать за ним пепел и грязь и наводить порядок в доме. Впервые за много летона почувствовала себя кому-то нужной и любимой, и к Рождеству они с Иеремиейстали неразлучными друзьями. Она приходила к нему домой ежедневно, отказываясьвзять хоть один выходной...
– Ты что, рехнулся? Знаешь, что будет, если я непоявлюсь здесь пару дней? Нет, сэр, вам не выставить меня из этого дома не точто на целый день, а даже на час, понятно?
Ханна держала Иеремию в строгости, однако его всегда ждалигорячий ужин и чистая постель, а в доме царил порядок. Ханна заботливо следиладаже за теми комнатами, в которых он никогда не появлялся, а если Иеремияприглашал к себе дюжину людей с приисков, чтобы обсудить с ними очередной планрасширения владений или просто выпить вина с собственных виноградников, Ханнаникогда не жаловалась, как бы они ни напивались и ни буянили. Иногда Иеремиянещадно высмеивал ее слепую преданность, но все же она оставалась единственнойженщиной в доме. У Ханны хватало ума не задавать лишних вопросов. Однако когдаИеремии исполнилось тридцать лет, она начала мучить его, уговаривая занятьсяпоисками жены.
– Я уже слишком стар, Ханна. Все равно никто не умеетготовить лучше, чем ты.
В ответ она обычно коротко бросала свое неизменное «оселупрямый!». Ханна намекала, что Иеремии нужна жена, женщина, которую он будетлюбить и которая родит ему сыновей, но он больше не желал и думать об этом.Похоже, он боялся, что стоит ему полюбить кого-нибудь, и этот человек умрет,как умерла Дженни. Он не хотел забивать себе голову, не хотел строить никакихнадежд. Боль от раны, нанесенной ему смертью Дженни, с годами утихла. Все былокончено, и его вполне устраивало теперешнее положение.
– А что будет, когда ты умрешь, Иеремия? – Старуха неотрываясь смотрела на него. – Что тогда? Кому ты все это оставишь?
– Тебе, Ханна, кому же еще? – поддразнивал ее Иеремия,и она укоризненно качала головой.
– Тебе нужна жена... и дети...
Однако он не соглашался. Ему хватало и того, что у негобыло. Он чувствовал себя полностью удовлетворенным. Терстон владел самымикрупными копями в штате, землей, которую он любил, виноградниками,доставлявшими ему удовольствие, у него была женщина, с которой он спал каждуюсубботу, и Ханна, содержащая в чистоте его дом. Ему нравились работавшие с нимлюди, у него были друзья в Сан-Франциско, с которыми он время от временивстречался. Когда он чувствовал, что ему необходимо встряхнуться, то уезжал наВосток, а то и в Европу. Больше он абсолютно ни в чем не нуждался и тем более вжене.
Иеремию вполне устраивала Мэри-Эллен, с которой он встречалсяпо крайней мере раз в неделю. Вспомнив о ней, Иеремия улыбнулся. Завтра онпоедет к ней прямо с рудника... как всегда... Он уйдет из конторы в полдень, носначала собственноручно запрет сейф, так как по субботам в конторе редко ктооставался. Он поедет верхом в Калистогу и войдет в крошечный домик. Когда-то онстарался остаться незамеченным, но их связь давным-давно перестала быть тайной,а сама Мэри-Эллен не обращала внимания на то, что о ней говорят. Какое им делодо сплетен? Он давно сказал ей об этом, когда все немного запуталось, но неслишком... Он удобно устроится возле камина и будет любоваться ее меднымиволосами, или они усядутся на качели во дворе, поглядывая на скрывающий их отпосторонних взглядов старый вяз, а потом он обнимет ее и...
– Иеремия! – В его мечты ворвался голос Ханны.
Солнце спряталось за холмом, и в воздухе почувствоваласьпрохлада.
– Проклятый мальчишка! Ты что, не слышишь, что я тебязову?
Иеремия улыбнулся. Ханна обращалась с ним так, как будто емубыло пять лет, а не сорок три.
– Прости... я кое о чем задумался... Кое о ком... –Иеремия поднял взгляд на мудрое лицо старой Ханны, и в его глазах загорелсяогонек.
– Вся беда в том, что ты ни о чем не думаешь... неслушаешь... не хочешь слышать...
– Может, я оглох? Тебе это не приходило в голову? Ведья почти старик.
– Может, и так.
Насмешливый огонек в глазах Иеремии погас, едва он увиделпламя, горевшее в зрачках Ханны. Он любил эту старуху, несмотря на ее далеко неангельский характер. Она долгие годы задавала ему жару, и Иеремия терпел это.Сварливость придавала Ханне известное обаяние и добавляла соли в их добродушныеперебранки. Однако сейчас ее лицо было серьезным. Ханна смотрела на него сверхувниз, стоя на высоком крыльце.
– На приисках Харта беда. Не слыхал?
Иеремия нахмурился. Между бровями залегла морщинка.
– Нет. Что случилось? Пожар?
Этого здесь боялись больше всего. Вырвавшемуся на свободуогню ничего не стоило охватить целый рудник и унести жизни многих людей.Иеремия боялся даже подумать о пожаре, но Ханна отрицательно покачала головой.
