— Почему? — не унималась Кортни.
Рэй закатила глаза к небу, потом приложила палец к выразительному рту ребенка.
— Хватит! — прошептала она. — Пора и вздремнуть.
— А это обязательно?
— Обязательно, — твердо заверила Эшли. Она поднялась со спящим сыном на руках и направилась к дверям гостиной. — Видишь, твой брат это понимает. Представь себе, каково будет ему одному в детской, когда он проснется.
Рэй мягко столкнула племянницу с колен и встала в дверях, наблюдая, как малышка неохотно поднимается по ковровой дорожке лестницы следом за матерью. Пройдя половину пути, девочка обернулась и помахала. Когда мать и дочь исчезли из виду, Рэй вернулась к своему креслу и откинулась в нем, борясь с неожиданно нахлынувшими слезами.
Она завидовала семейному счастью Эшли, хотя это было и не слишком благородно. Не так давно эта красивая женщина была для Рэй совершенно посторонним человеком. Она и не подозревала, что на белом свете живет некая Эшли Линн, пока Салем не привез ее на их плантацию в Виргинии. Красивая англичанка так просто и естественно вошла в круг семьи, что, казалось, была полноправным членом семьи. Роберт и Чарити Маклеллан были в восторге от Кортни и никогда не упоминали о том, что внучка появилась на свет раньше девяти месяцев после венчания.
Рэй вторично приказала себе не вдаваться в воспоминания. Семейное счастье Эшли было тут ни при чем. Просто это была минутная слабость, приступ жалости к себе. А все из-за проклятой простуды и раздражающей россыпи веснушек на носу.
Фу, как глупо! Подумаешь, веснушки! Невелика трагедия. Она не из тех, кто помешан на собственной внешности. Тогда почему же эти маленькие рыжие пятнышки довели ее до слез? Что это, первый признак старости?
В обществе, где для девушки было вполне допустимо выйти замуж в пятнадцать, двадцать два года (почти двадцать три, если быть точной) считались уже не молодостью, а зрелостью и поводом для беспокойства за будущее. Эшли вышла за Салема в девятнадцать; Лия, младшая из сестер Маклеллан, обвенчалась с Троем в восемнадцать; Гарет женился на семнадцатилетней. Только Ною и Рэй до сих пор не удалось завести семьи. Впрочем, старый холостяк редко служит мишенью для шуточек, не то что старая дева. К тому же Ной был далеко не равнодушен к женскому полу и вполне еще мог устроить свою жизнь в отличие от Рэй, которая явно засиделась в девках. По натуре пылкая, она с завистью подмечала оттенок интимности в отношениях Эшли и Салема. Ее чуткий слух улавливал по ночам тихий смех и звуки любовных игр, от которых она забивалась под подушку. Это было именно то, из-за чего два года назад она сбежала из Маклеллан-Лэндинга: видеть, как Трой открыто нежничает с женой, было для нее просто невыносимо. Нет, это был удар не по чувствам. Страдало ее самолюбие.
«Вот и дели постель с самолюбием! — угрюмо подумала Рэй. — Дели до глубокой старости, из страха, что каждый твой избранник оставит тебя ради другой. По крайней мере сестер у тебя больше нет!»
Этот довод был ей хорошо знаком: раз за разом она повторяла его в минуты уныния. Не так уж трудно победить в споре саму себя, но как только на горизонте появлялся поклонник, Рэй тотчас вспоминала, сколько на белом свете одиноких женщин и как легко отбить мужчину — было бы желание. Раз за разом отвергая мужчин раньше, чем они отвергнут ее, она обрекала себя на одиночество. В этом и была самая большая ирония ее жизни.
При рождении ее нарекли Рахаб. Звучное имя нравилось девочке до тех пор, пока она не узнала, что точно так же звали пресловутую библейскую блудницу. При первой же возможности она переделала свое имя на американский лад и с той поры росла недотрогой. Почему родителям не пришло в голову назвать ее Марией, в честь непорочной девы? Все равно ей грозило остаться в девках до старости.
Не усидев в кресле, Рэй подошла к окну и прижала ладони к теплому стеклу. Солнце проливало животворный свет на весеннюю землю. В ящичках для цветов, что стояли на всех подоконниках дома напротив, уже пробились первые ростки. Под тем окном, в которое смотрела Рэй, тоже был такой ящик, и на некоторых стебельках можно было разглядеть набухшие бутоны. Внезапно Рэй испугалась за будущие цветы. Глупышки, они доверчиво откликнулись на первую ласку солнца и готовились раскрыться для мира во всей своей красе. Они не знали, что у весны переменчивый характер и завтра солнце может вовсе не выйти из-за туч. Уже сейчас в воздухе чувствовалось дуновение холодного ветра и бутонам грозило померзнуть от ночных заморозков.
Рэй отвернулась от окна. Интересно, есть ли на свете еще человек, способный впадать в меланхолию в ясный весенний день?
И все же весна была временем перемен, надежд и… страхов. Дни бывали то теплыми и ясными, то холодными и ветреными, однако все рвалось к жизни и не боялось рисковать. В это время года Рэй, как никогда, попадала во власть противоречий. Она хотела так же безумно жить, изнемогала от желания все поставить на карту — и содрогалась от страха все потерять. Но хуже всего, что весной она особенно остро чувствовала свое одиночество.
Эшли остановилась на пороге гостиной, глядя на поникшие плечи золовки. Весь вид Рахаб говорил о крайнем унынии, что случалось с девушкой нечасто. Эшли, однако, не бросилась к ней с расспросами, хорошо зная, что получит в лучшем случае уклончивые ответы. Сестра мужа умела быть душой компании и могла показаться открытой, но на деле никогда не делилась сокровенными мыслями и чувствами.
Эшли отлично знала, что скрытность не была врожденной чертой Рэй Маклеллан. Когда четыре года назад они познакомились, это было живое и веселое юное создание, немедленно откликавшееся на все, что бы вокруг ни случалось. Перемены происходили постепенно и были обусловлены целым рядом причин. Вначале Ной категорически отказался взять сестру в действующую армию, потом ей не удалось занять место Гарета на переговорах, как она втайне надеялась. Роль женщины во времена больших исторических катаклизмов казалась Рэй незаслуженно малой. Когда Салему было поручено выполнение тайной миссии для генерала Вашингтона, она чуть не на коленях умоляла брата позволить ей сопровождать его, но снова получила отказ, хотя и знала, что он берет с собой жену. Это явилось последним ударом, и с тех пор Рэй никогда и ни о чем не просила.
Эшли бесшумно вздохнула. Ее присутствие в этой миссии рядом с Салемом было не просто желательно, а необходимо. Ее британский акцент и манеры отводили подозрение и хорошо маскировали истинные намерения супругов. Иное дело сестра. Салем вовсе не желал подвергать ее опасности без крайней нужды. Обида Рэй была необоснованной, но от этого не менее глубокой.
Невозможность внести свою лепту в дело освобождения колоний была лишь первой в цепи ее разочарований. Эшли хорошо помнила дни после приезда Рэй в Нью-Йорк. Она бы скорее умерла, чем призналась, что плачет по ночам в подушку, но перегородки в доме были не настолько солидными, чтобы полностью заглушить звук рыданий. Попытки знакомить ее с молодыми людьми не увенчались успехом. Когда со временем печаль Рэй перестала быть столь очевидной, супруги решили, что она возвращается к жизни. Увы, ее боль лишь ушла вглубь.
