Послушный ее руке, ялик нырнул в арку моста. Несмотря на стоки дождевой воды, скорость течения оставалась постоянной. Матиас на своей огненной барже проходил под мостом Менял.
– Гриманд, три гребка, а потом втяните весла, – скомандовала графиня.
Когда они проплывали под следующим мостом, Карла увидела застрявшее между свай тело женщины – обнаженное, истерзанное, с открытым ртом и выражением непередаваемого разочарования на лице.
Лопасти водяных колес вращались на расстоянии трех корпусов лодки, ближе, чем думала итальянка, но несмотря на их устрашающий вид, опасность была невелика. Баржа проскользнула между двумя южными колесами. Карла направила ялик вслед за ней. Он проскочил через полоску пены, и перед его пассажирами открылась сверкающая серебром поверхность реки, тянувшаяся до самого заграждения, почти целиком скрытого островами. По низкой темной полоске, перегораживавшей реку, с правого берега двигалась цепочка факелов и фонарей.
– Гриманд, вперед, – скомандовала графиня и направила ялик параллельно барже. Матиас зажал румпель коленями и, не торопясь, отталкивался шестом. Оглянувшись, он подмигнул супруге. Нос баржи напоминал подводный вулкан: ревущее пламя взлетало вверх над краем светящихся углей. На дальнем склоне вулкана Карла заметила извивающуюся фигуру, почерневшую и безволосую, с обгоревшими руками, высовывавшимися из тлеющих рукавов рубахи. Ее потрясла невероятная жестокость Матиаса. Хотя и сама она не протестовала против этого, когда могла, – значит, это и ее жестокость.
Женщина отвернулась.
Берег Сите ниже Консьержери был усеян мертвыми телами. Среди них стояли убийцы, по колено испачканные кровью и грязью. Они выкрикивали проклятия и размахивали ножами, похожие на призраки нераскаявшихся грешников. Часы на башне над ними показывали половину первого. В тени тюрьмы Карла заметила группу гугенотов, человек двадцать, обвязанных одной веревкой, которую держал ополченец. Когда ялик проплывал мимо, толпа обреченных всколыхнулась. Десятки рук протянулись к управлявшей им женщине, послышались мольбы и плач…
Итальянка отвернулась и от них.
– Смотрите, – указала вдруг на берег Паскаль.
Там одна молодая женщина нырнула под веревку, освободилась и побежала к берегу. Одной рукой она махнула в сторону отмели чуть ниже по течению, а другой прижимала к себе младенца. Два призрака с криками бросились за ней.
Карла повернула румпель вправо, направив ялик к берегу.
– Гриманд, постарайтесь, – попросила она гребца.
Слепой великан взмахнул веслами, и лодка понеслась вперед. К преследователям присоединились еще три призрака, словно убийство неизвестной женщины и ее ребенка было для них лучшей наградой в мире. Отмель была завалена трупами. Карла подумала, что совершает ошибку. Ее награда здесь, в ялике, и она подвергает ее опасности. На смену курса у нее оставалось лишь несколько секунд. Пальцы сжали румпель, чтобы отвернуть лодку, но в ответ низ живота скрутили спазмы.
Если не попытаешься, ты тоже будешь проклята.
Графиня не стала поворачивать.
– Гриманд, левое весло в воду, – сказала она.
Лопасть весла погрузилась в воду среди трупов и замерла.
Беглянка выбежала на мелководье. Гнавшийся за ней призрак взмахнул мечом и пронзил ей спину. Она покачнулась и повернулась боком, освободившись от меча, а преследователь споткнулся и опустился на одно колено. Отчаяние придало женщине сил: она продолжала идти вперед, хватая ртом воздух. Увидев Карлу, она протянула ей ребенка.
– Паскаль, возьми малыша, – попросила итальянка, направив лодку к умирающей женщине. Корпус ялика заскрежетал по песку. Паскаль села верхом на скамью, перегнулась через борт и окликнула молодую мать. Женщина, бежавшая уже по колено в воде, споткнулась и прижала ребенка к груди, пытаясь удержать равновесие. Призрак догнал ее и занес меч, но стрела со свистом рассекла воздух и вонзилась ему в грудь. Он повернулся вокруг своей оси и упал.
Ялик был уже близко, и Карла видела лицо беглянки. Та пыталась протянуть ребенка Паскаль, но тут внутри нее словно что-то сломалось. Глаза женщины закрылись, волна от ялика ударила ее в грудь, и она опустилась в реку, всего в футе от рук Малан, крепко прижимая ребенка к груди.
Паскаль перегнулась через борт, обхватив ногами скамью, и ее голова и плечи исчезли под водой. Она так долго не выныривала, что Карла уже собралась вытащить ее. Наконец девочка выпрямилась, вскинула вверх сжатые кулаки и закричала. В этом нечеловеческом звуке выражалась вся ее боль, вся ярость, пробивавшаяся сквозь струи воды, стекавшие по ее лицу.
Но Карла не могла позволить себе жалость.
Вторая стрела просвистела мимо. Послышался глухой удар и хриплый вздох.
Призраки брели по воде позади них.
– Гриманд, за весла, – сказала графиня и повернула ялик к охваченной огнем барже.
Паскаль посмотрела ей за спину и, оскалившись, соскочила со скамьи, наступив на Юсти и Грегуара. Румпель дернулся в руке Карлы – призрак ухватился за руль. Малан с размаху опустилась на колени на скамью по другую сторону румпеля, ее рука взметнулась вверх, потом вниз, блеснула сталь, и итальянка услышала крики – Паскаль и призрака, – но не оглянулась. Румпель освободился. Карла увидела, как Матиас поднял лук и выстрелил. Еще одно тело плюхнулось в воду у нее за спиной. Ее муж снова поднял лук, натянул тетиву, но тут же отпустил оружие, не выстрелив. Графиня поняла, что опасность миновала.
Она оглянулась на корму ялика.
Призраки вытаскивали своих убитых и раненых из реки.
Женщина и ребенок исчезли.
Паскаль вытерла кинжал о юбку и вложила его в ножны. Кровь забрызгала ей губы и горло. Не глядя на Карлу, она вернулась на свою скамью, закрыла лицо руками и заплакала. Юсти и Грегуар плакали вместе с ней, хотя итальянка сомневалась, что они понимают почему. Эстель смотрела на нее, и губа у девочки тоже дрожала. Они создали Матиасу дополнительные трудности, но разве могла Карла поступить иначе? Она чувствовала себя виноватой, и гнев пылал в ее груди – хотя никто из ее спутников этого не заслужил, – словно внутри высвободилась какая-то скрытая сила.
– Паскаль, эта храбрая женщина умерла с надеждой, – сказала итальянка своей помощнице. – Она погибла, сражаясь за своего ребенка. Это лучше, чем умереть на коленях.
Малан не отняла ладоней от лица, но плакать перестала.
Карла, как наяву, услышала голос Алис:
«Теперь они все твои сыновья и дочери, любовь моя. Ты мать».
Я мать.
Графиня никогда не испытывала подобного чувства. Она так и не стала матерью Орланду, хотя вы́носила его, как вы́носила Ампаро. Она не заслужила этой роли, она сама предала ее. И вот оно пришло, осознание материнства. Алис исцелила рану, которую невозможно было вылечить. Все окружающие ее дети – ее сыновья и дочери. Груз этого понимания был просто фантастическим, но Карла чувствовала в нем красоту и силу.
