бежало, а что не могло, то погибало под тяжелыми грохотами. Братья пили из огромных кубков, размеров с череп самого большого зверя. Один нёс в себе разрушительную волю гигантов, изрыгая из своих рук, уничтожители миров. Другой под рёв самих небес потрошил плоть голыми руками, только руки те и самому лютому зверю в противники не годились. Одна, с длинными когтями и настолько острыми, что резали пополам целые горы, другая в виде ужасной пасти с тысячами зубов, рвала на части и пожирала души павших. Они крушили и рвали, пока не осталось тех, кто навлек на себя гнев богов. Лишь тогда, напившись крови и ярости, они ушли, оставляя короткое послание. Ежели в один день боги будут забыты, а плоть вернется: на землю придет тот, кто понесет в себе их ярость. Необузданный воин, благословлённый священным древом тысячи змей.
— М-да, — поставил точку Балдур. — Уж не думал, что «они» в такое и верят. Сказка про Ваню, что каши мало ел и то интереснее.
Коклоток поспешил и показал свой рисунок, на котором он как мог, изобразил двух воинов в массивной броне.
— Но это правда, мой господин!
— Складно сочиняешь для раба, Коклоток, — сказала Мира, подзывая его к себе.
— Я не сочиняю, моя госпожа, пересказываю, лишь пересказываю.
Вдруг послышались шаги. Быстрые, тяжелые, да еще голоса. Балдур схватился за оружие и побежал к двери. Мира спрятала Коклотка за спину и готовила заклинание. Балдур выглянул в щель, но неизвестные были в слепой зоне. Он приготовился убивать, и рука всё крепче сжимала рукоять меча, как вдруг он сумел разобрать.
— Ну и где они?
— Подожди! Подожди! Надо курить бросать…
Балдур резко открыл дверь и увидел их. Оба, недолго думая, забежали внутрь. Дэйна размеренно дышала, но тело, вымазанное в крови и поту, требовало отдыха. Ярик упал на четвереньки и тяжело и сухо отхаркивал.
— Нашла значит, — произнесла воительница.
— И ты, смотрю, — улыбнулась в ответ Мира.
— Балдур! — Дэйна подошла к человеку и обнажила тряпичный кулечек на груди.
Стервятник с ужасом в глазах нырнул внутрь, где беспомощно лежал Сырник. Он взял его на руки и крепко прижал к груди, закрыв глаза.Сколько раз за последние дни, он спасал его от опасности, доверяя в руки другим, но именно в этот момент его душа укрывала маленького аури и отказывалась отпускать.
— Он… Что-то сказал про могильный… Я дал ему кристалл… Он попытался… фух.
Балдур положил Сырника на стол, сметая разобранный револьвер прочь. Он смотрел на переливающееся тело аури и пальцами пытался помочь ему. Вдруг стервятник понял, что вариант у него остался всего один.
— Прости, Сырник, — прошептал он и, сжав кулак, приложил к груди аури.
Дух вместе с остатком червей забегал по телу Сырника, как почувствовав силу, с которой сопротивляться не мог, пополз к руке человека. Балдур успел схватить аури и попятился назад, прижимаясь к стене. Он ощущал, как кожу на руке словно заживо сдирают и опускают в чан с раскалённым маслом. В нос ударил запах соленого моря, перед глазами забегали образы.
«Нет, не в этот раз», — думал он про себя, ощущая, как свободная рука тянется, сжимая невидимый нож. В его сознании крутилась мысль, что насколько он мог быть беспечным и позволить Сырнику остаться одному в таком месте. Осознание этого терзало человека изнутри. Но чувство вины, помноженное на ярость своих ошибок, помогло ему, наконец разжать кулак.
Он положил раскрытую ладонь на лицо Сырника, и закрыл глаза. Вдруг он почувствовал, как зашевелился нос, и раздалось слабое, но родное: «Балдур».
Глава 52
52
Лезвие меча Дэйны прошло сквозь плоть, словно раскаленный нож. Куски бесформенной массы с противным хлюпаньем посыпались на пол, как переспелые персики с хрупкой ветки. Вторым ударом она впечатала врага в стену и, выставив щит над головой, пригнулась.
Мира ласточкой воспарила и атаковала заклинанием. Молнии мгновенно испепеляли тела, а в воздухе помимо отвратной гнили запахло жаренным мясом. Меридинка уверенно приземлилась и совершив небольшой кувырок полосовала одного врага за другим, острыми как бритва клинками на обеих сторонах посоха.
Ярик, сложив обе ладони воедино, медленно разводил руки в стороны. Огромная сфера огня рождалась будто из ниоткуда. Она пульсировала, словно воздушный шар, наполненный водой, что вот-вот лопнет от новой капли. По его слову, все разом пригнулись, а облако огня разделилось на десятки поменьше.
Балдур был единственный, кто не сражался. Эссенцию духа, как и часть самого Сырника, что Балдур собрал с него ранее, заполнила маленький кристаллик. Это был единственный способ на тот момент, которым обладал человек, однако благодаря этому, аури всё еще был слаб. Сырник восстановился довольно быстро, что, пожалуй, обуславливалось чертой самих аури. Балдур держал его под плащом, и уже можно было слышать, отрывистое шипение.
Весь отряд пробивался с боем к тому месту, куда ни одна живая душа не спешит при жизни. Однако в их случае это был единственный выход наружу, или по крайней мере им так казалось. У местных жертв экспериментов и сомнительной подготовки солдат не было и шансов, и вскоре стена из мяса иссякла.
Коклоток не обманул и привел в то место, что всем своим видом, запахом и атмосферой напоминало могильник. Причем даже заброшенные сельские кладбища не были столь отвратительными. Обстановка загадочного подземелья-фабрики, что, как оказалось, носило название Третий Край, изменилась кардинально. Даже былые холодные стены, окропленные свежей кровью, не казались столь мрачными.
Могильник или, лучше сказать, отходник для плоти проникал глубоко в душу и заставлял задаться вопросом, что за существо способно на подобное? Им приходилось по роду деятельности наталкиваться на пещеры гнилобрюхов, так и на норы свинорылов, но даже они не способны были изрыгать подобный гротеск извращенной скотобойни.
Коклоток держался за спиной Балдура, что первым зашел внутрь. Опухшего карлика заметно трясло от одного лишь запаха этого места. Одним богам известно сколько ему пришлось вытерпеть, и возможно однажды он и сам оказался в подобном положении. Повсюду разбросанные тела разной степени разложения. На одних желтовато-бурое мясо жижей отвращения сползало с костей, как другие, совсем свежие и не полностью изуродованные.
Перетянутая плоть с толстой кожей хранилась в сетчатых мешках и аккуратно
