День был по-весеннему погожим, свежий ветерок разогнал дымку.
Пусть читатель представит себе эту крышу — просторную платформу, подняться на которую можно по деревянной лестнице, расположенной внутри башни; с четырех сторон ее защищают укрепления с массивными каменными зубцами, достаточной высоты, чтобы за ними мог укрыться даже самый рослый мужчина; чтобы дотянуться до амбразур, необходимо воспользоваться скамейкой. На платформе стоят самострелы и метательные снаряды, выстроенные как это принято на корабельной батарее, а за ними, на удобном расстоянии друг от друга, аркебузы на треножниках, мощные катапульты и небольшая пушка на высоком лафете — ее можно подкатить и поставить между метательными снарядами. Рядом с каждым орудием лежит в полной готовности снаряжение. Кроме того, к стенам прислонены копья, дротики, длинные луки и арбалеты; на ближнем к воротам углу развевается императорское знамя — древний греческий крест, сверкающий золотом на белом поле. Тут же находятся и защитники башни, по большей части это византийцы, поэтому приветствие их не свелось к простой воинской уважительности, ибо перед ними император, которому они привыкли поклоняться.
Они оглядывают его, отмечая с немалой гордостью, что на нем — стальной остроконечный шлем, а выправкой он ничем не уступает самым бравым из своих спутников, в том числе и знаменитому генуэзскому кондотьеру Джустиниани. Забрало императора поднято — и чтобы видеть самому, и чтобы видели его, — и, бросая украдкой взгляды на его лицо, благородное от природы, а сейчас еще и одушевленное сверх обычного, бойцы укрепляются и телом и духом.
Справа и слева соседние башни скрывают вид на стены, но к югу простирается равнина, холмистая и плодородная, по ней рассыпаны одинокие деревья и небольшие рощицы, тут и там виднеются брошенные дома. Нежная зелень на склонах напоминает тем, кому хорошо знаком этот вид, что трава уже вторглась в бывшие сады и на возделанные поля. Константин смотрит в молчании — он знает, что скоро и травы не останется тоже. Прямо за заполненным водою рвом, у подножия первой, или внешней, стены, бежит дорога, а за дорогой расположено кладбище, густо уставленное могильными камнями, а также бурыми и белыми склепами-мавзолеями; о незапамятных временах, когда эта окраинная зона не принадлежала мертвым, молчат даже хроники — так давно это было. От дальнего горизонта взгляд обреченного императора перемещается к кладбищу и задерживается на нем.
Тут кто-то из его свиты восклицает:
— Вслушайтесь! Что это за звук?
Все прислушались.
— Гром.
— Нет, на раскаты не похоже. Это барабан.
Константин и Джустиниани вспомнили описанный графом Корти огромный барабан, который везли перед артиллерийским обозом турок, и император хладнокровно вымолвил:
— Они идут.
Почти сразу после этих слов солнечный свет, слегка озарявший дали, вроде как затмился, и на вершинах далеких холмов словно показались гиганты, которые катили их, как дети катят снежные комья, — они двигались в направлении города.
Гул барабана не умолкал, приближаясь. Джустиниани, в силу своего богатого опыта, определил:
— Ваше величество, он тут, прямо перед нами; как ворота Святого Романа обозначают центр вашей обороны, так и этот барабан обозначает центр наступающей цепи — он регулирует движение от фланга до фланга.
— Полагаю, так и есть, капитан; смотрите, вон там, слева, — человеческие фигуры.
— А я, ваше величество, слышу звуки горна.
Некоторое время спустя кто-то заметил:
— Я слышу крики.
Еще кто-то произнес:
— Я вижу блеск металла.
Вскоре уже показались всадники; и пехотинцы и византийцы, тысячами высыпавшие на стены, наблюдали за ними с нервическим изумлением; куда бы ни обращали они взгляд, всюду видели подступающего врага, слышали его вопли, лошадиное ржание, гудение горнов и мерный бой барабанов.
— Клянусь именем Богоматери Влахернской, — произнес император, наконец оторвав взгляд от этого зрелища, — их орды и орды, от самого моря, которое от нас слева, и, судя по звуку, до Золотого Рога, который справа; тем не менее я разочарован. Я ожидал более великолепных упряжей, щитов и знамен, пока же вижу лишь пыль да черноту. Кроме того, я не различаю среди них знамени султана. Скажи, о достойнейший Иоганн Грант, — ибо мне доносили, что тебе неоднократно уже доводилось сражаться с этими ордами, — скажи, обычна ли для них эта непритязательность в облике?
Кряжистый немец ответил — выговор его затруднял понимание:
— Те, что слева, — это азиатское отребье. Они здесь, поскольку ничего не имеют, и уповают на то, чтобы исправить свое положение, вернуться богатыми, сменить драные чалмы на короны, а рубища из козьих шкур — на шелковые одежды. Взгляните, ваше величество: надгробия, что перед нами, прекрасно ухожены; завтра если какое из них еще и будет стоять, оно будет изуродовано. У тех, кого похоронили недавно, не останется ни кольца на пальце, ни монеты под языком. О да, через неделю все это отребье будет выглядеть куда презентабельнее! Лишь дайте им время превратить одежды, которые они сорвут с мертвецов, в новые тюрбаны. Но когда появятся янычары, разочарование вашего величества испарится. Смотрите, завиднелся их авангард — вон там, на всхолмии перед воротами.
Скорее справа от ворот, чем прямо перед ними, находилось небольшое возвышение; все глаза обратились туда, а там как раз завиднелся отряд всадников — они двигались медленно, но в безупречном порядке, доспехи и копья отсвечивали серебром. Справа и слева от первого отряда тут же показались еще два; тут бой барабана утих, а из войска, развернувшегося на равнине и внезапно остановившегося, на полном скаку вылетели вперед несколько групп; спешившись, они принялись рыть окоп.
— Вне зависимости от того, похож этот султан на своего отца или нет, он настоящий воин. Он намерен обеспечить прикрытие своей армии и одновременно обложить нас от моря и до гавани. Видит Бог, завтра только быстрокрылые соколы смогут осуществлять нашу связь с внешним миром.
Эти слова, обращенные Джустиниани к императору, вряд ли были замечены, ибо за спинами развернувшихся в боевой порядок янычар раздались низкие тона варварской музыки — сочетание горнов и цимбал, столь любезное слуху воинов Востока; в тот же миг взвился желтый флаг. Тогда старый Иоганн Грант воскликнул:
— Цвета Силихдаров! Магомет неподалеку. А, вглядитесь, ваше величество, — вот и сам султан!
В шеренгах образовался проем, по нему ехал всадник в кольчуге, разбрасывавшей золотые искры, в шлеме, с копьем в руке и щитом за спиной; скакун его был накрыт свободно струящейся попоной. За спиной его виднелась свита из воинов и гражданских — первые в боевом облачении, вторые в просторных одеждах и огромных чалмах. Всадник вел их вниз по склону холма, будто бы намереваясь постучать в ворота. На башне зарядили пушку и подкатили ее к амбразуре.
— Магомет, говоришь, Иоганн Грант?
— Магомет, ваше величество.
