Ингварль. Ты отменил заклятие, щелкнув три раза пальцами? (Старый Квармаль кивнул.) А что если твоя отмена не сработала?
Квармаль. Ты видел, как быстро и уверенно остановил я падение Иссы при помощи жезла и при его же помощи не позволил тебе раньше времени прервать урок и заодно предотвратил порчу драгоценного имущества Квармалла.
Ингварль. Но что если бы жезл тоже не подействовал?
Квармаль. Что ж, и это не беда – там, откуда ты взялся, есть еще. Неужели ты думаешь, что отец, позволивший наиболее одаренным старшим сыновьям поубивать друг друга ради блага страны, пожалел бы тебя в аналогичных обстоятельствах? Кроме того, я стремился преподать тебе урок недоверия ко всем, не исключая и меня.
Ингварль. Ты добился желаемого, почтенный родитель.
Квармаль (поднимая ногу Иссы, чтобы поближе рассмотреть красные круги на пятке и у основания большого пальца). Зачем было калечить драгоценную собственность Квармалла?
Ингварль (хмуро). Эту часть тела обычно не выставляют на всеобщее обозрение, так что красоте это не вредит.
Квармаль. Не вредит? Разве хромота – это признак привлекательности? Можно было догадаться использовать для воспитательных целей пах или подмышку.
Ингварль. Преклоняюсь перед твоей мудростью, почтенный родитель. Научи же меня искусству накладывать заклятия.
Квармаль. Всему свое время, сынок. Сейчас я должен привести в чувство Иссу.
Старик больно ущипнул девочку за грудь, отчего она тут же открыла глаза и со свистом втянула в себя воздух. Но он не успел обратиться к ней: взгляд его стал рассеянным, а рука сжалась вокруг плеча мальчика. Тот сморщился от боли.
– В окружающих нас скалах прячется невидимый враг, – прошипел старый волшебник. – Он появился, пока я обучал тебя.
Дети, взглянув в его рубиновые глаза, задрожали от страха.
Мышелов в своей земляной тюрьме ощутил какое-то движение. Окружающие пласты сдавили его так, что он едва мог дышать, потом их давление ослабло настолько, что он почувствовал себя почти свободным. Так повторилось несколько раз. Можно было подумать, что наверху расхаживают колоссы, под ногами которых пружинит земля.
Старый Квармаль в своей заклинательной комнате вновь обрел дар речи:
– Это мой враг двенадцатилетней давности, защитник Гваая, король воров и разрушитель империй, Серый Мышелов. Он как-то разузнал о моем замысле извести его дружка (должно быть, Шильба и Нингобль ему подсказали) и явился сюда шпионить за мной. Натравить на него червей-бурильщиков и ядовитых кротов! Выпустить на свободу пауков и слизняков, чей яд прожигает камень насквозь!
Этих угроз, которые Мышелов прекрасно слышал и почти принял всерьез, было более чем достаточно. Когда земляные пласты в очередной раз выжали из него весь временный запас дыхания, он отключился.
Глава 26
Всю жизнь Пшаури руководствовался одним неписаным правилом – достигать своей цели с минимальными усилиями. Поэтому он никогда не строил планов заранее, а всегда находил помощников на месте и черпал вдохновение из ситуации. Так что, когда он наконец вскарабкался по залитому лунным светом восточному склону вулкана Черный Огонь и, выпрямившись в полный рост на самом краю его кратера, ощутил всю мощь северного ветра, никакие предчувствия его не мучили.
Первое, что он увидел, был черный камень, размером и формой напоминающий череп. Он наклонился вперед и ощупал его. Камень оказался не шершавым, как обычные куски вулканического пепла или застывшей лавы, но гладким и тяжелым, словно свинец, – именно поэтому ярящиеся вокруг кратера ветры и не смогли сбросить его в долину.
Собравшись с духом, Пшаури окинул взглядом затянутое облаками ночное небо. Он снова почуял угрозу с юго-востока: казалось, нечто вот-вот появится оттуда, широко шагая на призрачных ногах-ходулях, или склонится над кратером с небосвода.
Он сделал три шага вперед и уставился в узкое глубокое жерло вулкана.
Крохотное красновато-розовое озерко лавы внизу выглядело удивительно спокойным, однако на своих обожженных ледяным ветром щеках он немедленно почувствовал жар его дыхания.
Его рука так и рвалась к сумке, где лежал талисман иноземного бога, врага его отца, чтобы выхватить его оттуда и зашвырнуть в жерло, пока ночь не собрала свои злые силы.
Но, точно прочитав его мысли, маленький, но тяжелый Усмиритель Водоворота ожил и забился, ища выхода, стремясь разорвать удерживавшую его сумку, колошматя его по ногам и гениталиям, причиняя мучительную боль.
Пшаури продолжал действовать, не удивляясь сверхъестественности происходящего. Его загрубевшие от работы ладони сомкнулись вокруг сумки. Он обернулся, подскочил к свинцовому камню-черепу и изо всех сил прижал к нему плененный (и, несомненно, зачарованный!) золотой талисман, наполненный золой иноземного бога. Сумку трясло у него в руках. Он радовался, что у талисмана нет по крайней мере зубов. Он также чувствовал, как силы ночи смыкаются вокруг него.
Но вверх он по-прежнему не смотрел. Прижимая усмиритель к камню коленом и левой рукой, правой он достал кинжал и перерезал ремни, удерживавшие сумку у него на поясе. Потом, сжав рукоятку кинжала зубами, размотал висевшую у него на боку тонкую веревку, которая помогла ему взобраться на эту высоту, и крепко-накрепко обвязал ею камень вместе с прижатой к нему сумкой и ее обезумевшей кладью, останавливаясь при каждом новом витке веревки, чтобы убедиться, что узел затянут основательно.
Он трудился как заведенный, изо всех сил борясь с искушением обернуться и посмотреть назад, а мозг его между тем лихорадочно работал. Ему вдруг вспомнился рассказ Миккиду о том, как капитан Мышелов заставил команду «Морского Ястреба» привязать весь груз на палубе по второму разу, так что, когда судно накрыла волна, поднятая прыжком левиафана через палубу, и оно стало погружаться в пучину, просмоленные мешки с зерном и сушеными фруктами удержали его на плаву, точно поплавки. Вспомнилось ему также, что Мышелов прочел в тот раз команде целую лекцию о необходимости надежно привязывать свои пожитки, если хочешь быть уверенным в их сохранности, и что все, кто ходил с ним в тот рейс, подозревали, что именно так он и поступил с обворожительной морской демонессой, которая пыталась околдовать его и подчинить своей воле корабль.
Потом вдруг вспомнился один тихий вечер, когда, окончив дневную работу, капитан Мышелов решил посидеть со своими людьми и выпить вина. На него тогда накатил редкий философский стих, и он сознался: «Не доверяю я серьезным мыслям, всяким там анализам и прочей рационалистической чепухе. Когда встречаешься с проблемой, нырни в нее сразу, в самую глубину, и никогда не теряй уверенности, что найдешь решение».
Это было еще до того, как письмо Фрег заставило его взглянуть на капитана другими глазами – не только как на вожака и наставника, но и как на героя и отца – и попытаться обратить на себя его внимание. Стремясь завоевать отцовское признание, он, глупец, и выпустил на свободу злейшего врага своего отца.
