его жена, маленькая брюнетка с нервным, но очаровательным личиком, почти целый день делала покупки в «Дамском Счастье». Молодые должны были сопровождать Денизу в Валонь, она устраивала им настоящее свадебное путешествие: месяц отдыха в родных местах.
– Ты только представь, – зачастил Жан, – Тереза забыла купить кучу вещей! А кое-что нужно обменять… Но сама она очень занята и отправила меня, сейчас все объясню…
Девушка заметила младшего брата и прервала излияния Жана:
– Как, Пепе, ты тоже здесь? А почему не на занятиях?
– Не сердись, он не виноват, – защитил мальчика старший брат. – Вчера, после воскресного ужина, мне не захотелось отсылать малыша из дому. Но уже сегодня вечером он вернется в коллеж. Ему и так грустно… Только представь, мы будем гулять по Валони, а бедняга останется в Париже.
Дениза улыбалась, хотя на душе у нее было невесело. Она передала госпожу Бурделе одной из продавщиц и отвела братьев в освободившийся уголок. Малыши – она до сих пор называла их так про себя – здорово выросли. Пепе (ему очень шла школьная форма) в свои двенадцать лет был застенчив и по-прежнему нуждался в ласке. Широкоплечий Жан стал выше сестры на целую голову; он был хорош чуточку женственной красотой, и потому его белокурые волосы недавно пали жертвой ножниц ученика брадобрея. Дениза, хоть и осталась все тем же тщедушным воробышком, относилась к братьям как заботливая мать. Сейчас она перезастегнула сюртук Жана, чтобы он не выглядел светским фатом, проверила, есть ли у Пепе чистый платок, заметила слезы в глазах мальчишки и тихонько пожурила его:
– Будь благоразумен, милый, учебу прерывать нельзя. Мы с тобой поедем в Валонь на каникулах… Хочешь чего-нибудь? Может, дать тебе денежек? – Она повернулась к Жану. – Не сбивай его с толку, не то навоображает бог знает чего!.. Веди себя как взрослый.
Дениза отдала Жану половину своих сбережений – четыре тысячи франков – на семейное обустройство. За коллеж Пепе приходилось платить кругленькую сумму, так что почти все деньги, как и в прежние времена, уходили на братьев. Ради них она жила, ради них работала. Так будет всегда, ведь она снова поклялась никогда не выходить замуж.
– Ладно, ладно, давайте займемся делом! – нетерпеливо воскликнул Жан. – В этом свертке пальто Терезы, оно табачного цвета…
Молодой человек неожиданно замолчал, Дениза резко обернулась и увидела Муре. Он уже несколько минут наблюдал, как Дениза возится с мальчишками, отчитывает, обнимает, одергивает одежду, вертя их за плечи. Она сейчас напоминала молодую мать, меняющую младенцу пеленку. Стоявший в сторонке Бурдонкль притворялся, что следит за продавцами, но не упускал ни одной детали этой важной сцены.
– Они ваши братья? – спросил наконец Муре официально-ледяным тоном, каким теперь всегда разговаривал с девушкой.
Дениза, ценой невероятных усилий сохранив хладнокровие, ответила:
– Да, господин Муре… Старшего жена прислала за покупками.
Муре внимательно пригляделся к святому семейству и сказал:
– Младший очень вырос. Мы виделись как-то раз вечером, в Тюильри.
Его голос дрогнул. Потрясенная Дениза нагнулась и притворилась, что поправляет Пепе ремень, иначе лицо выдало бы ее смятение. Разрумянившиеся братья улыбались патрону сестры.
– Они похожи на вас, – добавил Муре.
– О нет, мальчики гораздо красивее! – воскликнула Дениза.
Муре сравнивал лица, чувствуя, что вот-вот взорвется. Как же сильно она любит братьев! Он было повернулся, чтобы уйти, передумал, шагнул к девушке и шепнул ей на ухо:
– Зайдите ко мне в кабинет, когда последняя покупательница покинет магазин. Я хочу поговорить с вами, прежде чем мы расстанемся навсегда.
Октав продолжал обход, он злился на себя за неуместный порыв и мучился вопросами. Что на него нашло при виде Денизы с братьями? Почему он снова повел себя как утративший волю безумец? Ладно, вечером все будет кончено, они простятся и больше не увидятся.
Дениза вернулась к госпоже Бурделе и спросила, подошло ли девочке пальто.
– Да, оно прекрасно сидит, и на сегодня это последняя трата, иначе я разорюсь!
Освободившись, девушка выслушала пояснения Жана и повела его в отделы, подумав: «Он может заблудиться, а уж растеряется наверняка!» Для начала они решили обменять пальто табачного цвета на белое, того же фасона и размера.
В отделе готового платья выставили на продажу вещи нежных цветов, летние жакеты и мантильи из невесомого шелка и шерсти с пестрыми узорами. Основные продажи происходили в другом месте, так что покупательниц было немного и обслуживали их новые продавщицы. Клара исчезла месяц назад: одни утверждали, что она сбежала с мужем покупательницы, другие уверяли, что видели ее на улице, среди девиц легкого поведения. Маргарита собиралась вернуться в Гренобль, стать хозяйкой родительской лавки и выйти замуж за давно поджидавшего ее кузена.
Неизменным действующим лицом оставалась тучная мадам Орели, с властным, матовым, как у античной статуи, лицом. Ее сын Альбер все так же чудил, отчего мать очень страдала и не переезжала в деревню, – финансы семьи сильно пострадали, и Ломмы могли потерять имение в Риголь близ Рамбуйе. Поруганный семейный очаг словно бы наказывал почтенную чету, однако госпожа Ломм снова стала выезжать на пикники с продавщицами, а кассир играл на валторне. Бурдонкль недовольно поглядывал на матрону, удивляясь, что той не пришло в голову подать в отставку. «Слишком стара для торговли!» Скоро прозвучит отходная для династии Ломмов.
– А, это вы, дорогая? – с преувеличенной сердечностью поприветствовала она Денизу. – Хотите обменять пальто? Сейчас все сделаем… Кто эти взрослые мужчины… неужто ваши братья?
Гордячка готова была и на колени встать, чтобы угодить Денизе. Повсюду в магазине разговоры велись только об уходе заведующей детским отделом, а мадам Орели так рассчитывала на заступничество бывшей заместительницы!
– Говорят, вы нас покидаете… – сказала она, понизив голос. – Как такое возможно?
– И тем не менее это чистая правда.
Маргарита прислушивалась к разговору и сочла возможным вмешаться. Она была помолвлена, и выражение ее одутловатого лица стало еще брезгливее.
– Вы правильно поступаете! – заявила она. – Главное в этой жизни – самоуважение, так ведь? Прощайте, дорогая, жаль, что мы расстаемся…
К прилавку подошли покупательницы, и госпожа Орели строго призвала Маргариту к порядку. Дениза взяла пальто, чтобы самой обменять его, но заведующая не позволила и кликнула посыльную. Эта должность была одним из нововведений, подсказанных Муре Денизой ради облегчения жизни продавщиц.
– Проводите мадемуазель, – приказала матрона, передавая пальто девушке. – Прошу вас, не торопитесь, подумайте еще… – обратилась она к Денизе. – Все мы сожалеем о вашем решении.
Довольные приключением Жан и Пепе последовали за сестрой в отдел приданого. Тереза попросила Жана взять еще полдюжины сорочек, похожих на те, что она купила в субботу. В бельевых отделах, где все полки являли глазам покупательниц вороха белоснежных товаров, стояла невыносимая духота, продвигаться вперед из-за толчеи было затруднительно.
В отделе корсетов толпу развлекло курьезное недоразумение. Госпожа Бутарель – на сей раз она приехала в столицу с мужем и дочерью – с утра бороздила галереи, собирая приданое к свадьбе своей девочки. Дама то и дело советовалась с мужем, так что процесс затянулся. В отделе белья девушка занялась изучением панталон, а мать решила примерить корсет. Бутарель, толстый одышливый сангвиник, заскучал, отправился на поиски жены и в конце концов обнаружил ее в примерочной, где ему любезно предложили присесть и подождать. Кабинки, разделенные матовыми стеклянными стенками, были очень узкими, и дирекция из соображения приличий даже мужьям не рекомендовала заходить туда. Продавщицы метались, а в дверях мелькали женские силуэты в рубашках и нижних юбках с обнаженными руками и шеей, полные, с дебелой плотью, худые с кожей цвета старой слоновой кости. На стульях скучали мужчины. Бутарель вдруг впал в ярость и начал требовать, чтобы ему предъявили жену. Он желал знать, что с ней делают, и заявил: «Я не позволю супруге раздеваться в мое отсутствие!» Успокоить его не удавалось – он почему-то уверил себя, что в кабинках творятся неподобающие вещи. Люди в толпе смеялись, и госпоже Бутарель пришлось выйти к мужу.
Дениза, Жан и Пепе следовали по анфиладе залов, где в разных отделах
