И вот я оказался перед лицом требований руководителей одной из трех основных партий. Эта партия поставила категорическим условием вхождения во власть предоставление одному из своих членов поста руководителя одного из трех следующих министерств: иностранных дел, национальной обороны или внутренних дел. Я не мог пойти на это условие.
Насколько я был расположен широко привлечь к экономической и социальной работе правительства людей из партии, о которой идет речь, и поручить им соответствующие министерства, настолько я противился передаче в их руки командных рычагов внешней политики: дипломатии, которая выражает эту политику, армии, на которую опирается эта политика, и полиции, которая оберегает эту политику.
Действуя иначе в условиях существующего международного положения, я рисковал бы проводить линию, которая, пусть даже внешне, — а внешние проявления играют в нашей напряженной жизни огромную роль, — не соответствовала французской политике балансирования между двумя великими державами. Я считаю такую политику абсолютно необходимой в интересах нашей страны и даже в интересах мира на Земле. Кстати, эта вставшая передо мной проблема, хотя и по воле случая, но все-таки совпала с серьезным обострением отношений между двумя великими державами, и это обострение чревато тяжелыми последствиями для дела мира.
В моем отрицательном отношении к предъявленным мне требованиям не содержится, как вы видите, никакого оскорбления в чей-либо адрес; оно продиктовано исключительно высшими интересами государства. Я прошу всех французов и всех француженок правильно оценить мой поступок. Что касается меня, то я счел бы недостойным для главы французского правительства пренебречь этим фактором, затрагивающим высшие интересы нации, и избрать путь легкого и удобного урегулирования проблемы путем жонглирования портфелями.
Как бы то ни было, в результате особых требований одной партии я оказался в положении, которое лишает меня возможности создать, по моему усмотрению, правительство национального единения. В сложившейся ситуации есть судья, которому принадлежит право решить вопрос, — Национальное Учредительное собрание. Оно поручило мне сформировать и возглавить правительство Франции, и оно же своим единодушным голосованием наделило меня полномочиями придать этому правительству соответствующий характер. Поэтому, согласно принципам представительного режима, который мы пожелали возродить и который обладает правами и обязанностями решать возникающие проблемы, я апеллирую к депутатам и возвращаю им полученный от них мандат.
Если Собрание решит поручить не мне, а кому-либо другому руководство делами страны, я без всяких обид покину пост, занимая который стремился честно служить Родине в самые трудные для нее времена в течение пяти лет и пяти месяцев.
Если, напротив, оно подтвердит мои полномочия, я сделаю все, чтобы выполнить возложенную на меня миссию во имя интересов и чести Франции.
Искушение Пилата[135]
Франсуа Мориак
…Стоит ли прикидываться невидящим? Собрание[136] обсуждало вопрос об отстранении человека, тень которого затмевает сидящих в зале и затрудняет им дыхание. Отдадим должное г-ну Андре Филипу, первому из первых сподвижников: пока еще он рук не умывает, петух для него еще не прокукарекал. Он еще не отвернулся от своего босса, но уже дает ему императивный мандат. При этих словах — «императивный мандат» — я чуть было не лишился последней надежды.
Когда-нибудь станет ясно, что сегодня Собрание приняло далеко идущие предосторожности. Неважно, что в зале нет окон и нет доступа свежему воздуху с улицы. Депутаты, вчерашние простые французы, совсем недавно покинули провинцию, и с их одежд еще не выветрился запах возбужденной толпы, для которой де Голль воплощал лучший для Родины шанс. Депутаты знают, какая волна недоумения захлестнет страну, уставшую от бед и горя, если этот человек уйдет… Но главное для них — сказать: «Он решил уйти; мы его не прогоняли».
И тогда наступил бы час Пилата. Тогда мы бы оказались среди своих, среди людей одного сорта. Тогда бы перед нами не маячил на своей сторожевой вышке этот странный долговязый тип, которому нет равных и который всех утомил своим «величием»…
А если бы произошло именно так (но, может быть, я предаюсь слишком мрачным мыслям?), мы были бы вынуждены утешаться мыслью о том, что нельзя требовать от судьбы слишком многого: все равно у нас никто не отнимет тех пятнадцати месяцев, в течение которых, после рек пролитой крови, моря слез, после неслыханного позора, мы имели возможность взирать на де Голля — ведь ему Франция обязана тем, что осталась Францией, и именно он говорил с миром от нашего имени — и подняли позорно опущенные головы…
Коммюнике канцелярии правительства
Париж, 21 ноября 1945
Генерал де Голль, Председатель временного правительства Республики, сформировал правительство в следующем составе:
Государственные министры: г-да Венсан Ориоль, Франсиск Гэ, Луи Жакино, Морис Торез.
Министр юстиции: Пьер-Анри Тетжен.
Министр внутренних дел: Адриен Тиксье.
Министр иностранных дел: Жорж Бидо.
Министр финансов: Рене Плевен.
Министр армий: Эдмон Мишле.
Министр вооружений: Марсель Тийон.
Министр народного образования: Поль Жакоби.
Министр национальной экономики: Франсуа Бийу.
Министр промышленного производства: Марсель Поль.
Министр сельского хозяйства и продовольствия: Танги-Прижан.
Министр общественных работ и транспорта: Жюль Мок.
Министр по делам Заморской Франции: Жак Сустель.
Министр труда: Амбруаз Круаза.
Министр почт, телеграфа, телефона: Эжен Тома.
Министр здравоохранения и народонаселения: Робер Прижан.
Министр восстановления: Рауль Дотри.
Министр информации: Андре Мальро.
Речь генерала де Голля в Национальном учредительном собрании 23 ноября 1945
Правительство национального единства, которое я имею честь представить Национальному Учредительному собранию, являет собой, как по своему составу, так и по своим намерениям, победу дела французской солидарности. Эта победа была одержана, несмотря на многочисленные препоны, которые встают перед нацией и нарушают ее внутреннюю жизнь. Эти трудности обусловлены материальными и моральными последствиями беспрецедентных событий, которые пережила Франция, крайне сложными внешними условиями, с которыми приходится ей сталкиваться, и, наконец, международной обстановкой, которая не привела еще ни к послевоенному урегулированию, ни к организации мирной жизни. Правительство явилось, таким образом, результатом примирения основных течений в общественном мнении и, можно сказать, символом этого примирения, которое неоднократно служило, после великих испытаний, утверждению единства нации. Сегодня без такого примирения Франция может лишиться своей едва возрождающейся мощи.
