телефон, остаться в настоящем, в мыслях о будущем и не погружаться в топи прошлого, откуда я сбежала навсегда. Но окопный синдром не дал мне этого сделать.
Сообщения от Клаудио, полностью написанные капсло-ком, состояли из оскорблений и угроз. Мама и сестры упрекали в том, что я их опозорила. «Никогда не думала, что воспитала преступницу», — жестко заявляла мама. Она ошибалась.
Я не преступница, я не совершала преступлений. Я не рассматривала уход к любимому мужчине как преступление. Педро не мог поверить в случившееся, Эктор впал в какую-то ханжескую праведную ярость, и только Хулиан проявил понимание и терпимость. Я послала ему сообщение: «Мне нужно с тобой поговорить». Он немедленно ответил: «Мне тоже. Где ты?» Несколько секунд я размышляла, следует ли давать ему адрес. «В паре кварталов от тебя». «Скажи мне, куда подойти», — ответил он.
В эту минуту в комнату вошли Франсиско и Сампьетро. «Пойдем?» — сказал Франсиско и заметил телефон у меня в руке. «А это еще что?» — удивился он. «Это мой», — ответила я, как дура. «Тебя может засечь полиция», — предупредил Сампьетро.
«Я знаю», — пролепетала я. Окопный синдром: помрачение ума, вызванное ожиданием никак не начинающегося боя. «Мне нужно встретиться с другом», — сказала я. «Это не самая удачная мысль, — сказал Франсиско. — Только не сейчас». И протянул руку за телефоном. Я отдала. «Придется его уничтожить».
Он позвал телохранителя. Велел провезти телефон по нескольким улицам, чтобы создать ложный след, и разбить где-нибудь в центре. Можно надеяться, что полиция, если уловила сигнал, отправится туда. «Думаю, — сказал Сампьетро, — пока мы ждем известий о том, удалось ли полиции локализовать телефон, вам с Хосе Куаутемоком лучше провести пару дней порознь». Меня прошиб холодный пот. Я не вынесу больше ни минуты без него. «Мы дадим вам рации для общения. Он всего в нескольких кварталах отсюда, но мы не можем рисковать. Вас не должны поймать вдвоем».
Я сопротивлялась, но они были непреклонны. Я просила позволить мне обсудить это с Хосе Куаутемоком. Они отказались. Это для него мое благополучие было важнее всего, а не для них. Франсиско в первую очередь защищал брата, а не его девушку. Вскоре мы должны были вылететь в Гватемалу, и он не хотел порушить весь план. «Расстанетесь всего на пару дней», — повторил Сампьетро. Сорок восемь часов наедине с собой, да я с ума сойду. И он тоже вряд ли выдержит мое отсутствие. «Мы помониторим район. Если не увидим ничего подозрительного, скоро вы снова будете вместе», — сказал Франсиско успокоительным тоном.
Меня увезли из хаоса улочек и доставили по адресу, звучавшему как «Тупик № 207». Дом был больше и удобнее предыдущего. Выходил на улицу и на заброшенную баскетбольную площадку. Можно убегать с двух сторон. Я попросила Франсиско привезти ко мне Хулиана. «Сделаем все возможное», — пообещал он. Перед уходом он оставил мне рацию: «Настройся на канал 13–18. Когда говоришь, нажимаешь кнопку. Хосе Куаутемок скоро позвонит».
Он ушел, и я осталась одна. Я запретила себе жаловаться. Дела налаживаются, и нужно радоваться. Через три-четыре дня мы улетим навстречу нашему будущему.
Франсиско совершенно огорошил Хосе Куаутемока размахом своей помощи. Он-то думал, что брательник одолжит ему пару песо, подбросит до захудалого мотеля в Тлальпане, и прости-прощай, родная кровь. Но ведь нет. Он добыл им жилье, адвоката, шмотки, еду. Когда Марина была в душе, они остались одни и Хосе Куаутемок обнял его. Франсиско чуть не рухнул от неожиданности. «Спасибо, братан, правда спасибо», — сказал ему Хосе Куаутемок под огромным портретом Сеферино. Два брата воссоединились, вопреки отцу-пожирателю, вопреки разделившему их отцеубийству. «Я люблю тебя», — сказал Хосе Куаутемок, и на этих трех словах их братство воспарило высоко в небеса. «И я тебя люблю», — ответил Франсиско. Объятие стало крепче, вопреки всему, назло всему, они вместе, и это самое главное.
Полностью свободным Хосе Куаутемок себя не чувствовал. Дом, где поселил их Франсиско, все равно был чем-то вроде места домашнего ареста. В то же время он снова обрел родину. Не как националист, типа «ВторойМексикинетнасвете» или «Мексикалюбимаяродная». И не ту родину, что про марьячи, про Педро Инфанте, про Сочимилько, про площадь Гарибальди, про Фриду и прочую фигню для интересующихся иностранцев. Его родиной было место, где он вырос. Она состояла из запахов, цветов, звуков, огней квартала. А еще его родиной была спящая рядом любимая.
Он решил больше не бриться. Не специально хотел изменить внешность, а как бы заявлял: «Я вам больше не зэк, говнюки». Борода придаст ему этакий диковатый вид, тоже изюминка. И Марина будет чувствовать, что этот, новый Хосе Куаутемок — ее, и только ее. Марине понравилось. С бородой он был еще мужественнее, больше похож на викинга и приятно щекотал, когда целовал плечи.
Несмотря на «последние деньки Пабло Эскобара», на неминуемую полицейскую облаву, несмотря на то, что он знал: все хорошее быстро кончается, немного покоя все же просачивалось в эту их беглую жизнь. Какое охренительное чудо — просыпаться, а рядом голая Марина. Идти в ванную, а рядом голая Марина. Печатать на машинке, а рядом голая Марина. Завтракать, а рядом голая Марина. Трахались они как кролики, и обоим все было мало. Оба в любой момент заводились.
«Те Самые» меж тем продолжали бодаться с правительством. Хуан Каманей[38] против Чанока, Святой против Мумий[39], Муфаса против Шрама. Вот что стоило министру внутренних дел уступить им тюремные кухни? Ведь ничего не стоило. Так нет же! Захотел мужик крема, а загремел в крематорий. Президент уже не знал, что делать со всем этим безобразием. Он туда армию с федералами направит, а бандиты отсюда вылезут. Он сюда, а они оттуда. Бесполезная драчка — и обе стороны это знали. Так, письками мерились. Рано или поздно все равно ведь замирятся.
Город пиздецом порос. Долго ему еще мира не видать. «Те Самые», сосредоточившись на федералах, позабыли про мелкого, но противного врага: столичную преступную шушеру. А те, подлюги, отыгрались на своих бывших тиранах. Когда увидели, что у картеля дела не гладко, начали охоту на соглядатаев. Получи, стукач, сплетник сраный, приговаривали они, протыкая их ножами по многу раз. Множество таксистов, продавцов, проституток, кассирш, курьеров на службе у «Тех Самых» пошли на колбасу.
После этой прополки Машине стало посвободнее. Он, конечно, не
