Когда армии союзников подошли к голландской границе, в Нидерландах вспыхнуло восстание. События следовали по сценарию, очень похожему на тот, по которому развивалось восстание в Гамбурге и северной Германии весной 1813 г. Подобно гражданам Гамбурга, голландцы были разорены экономической политикой Наполеона и жаждали освобождения. Авангард коалиции под командованием А.X. Бенкендорфа, выделенный из армейского корпуса Ф.Ф. Винцингероде, устремился через Нидерланды на помощь восставшим и на защиту Амстердама. Его пехотинцы — 2-й егерский и Тульский пехотный полки — прошли 60 км менее чем за полутора суток. В отряд Бенкендорфа входил также полк башкир, которые причудливо и неправдоподобно смотрелись в роли освободителей буржуазной Голландии. Крошечные силы А.X. Бенкендорфа, насчитывавшие менее 2 тыс. бойцов, затем обороняли Бреду против контрнаступления французов. В самой ранней французской работе по истории этой кампании дань уважения отдавалась Бенкендорфу: отмечались его отвага и предприимчивость даже при организации обороны, не говоря уже о наступательных действиях[803].
В отличие от событий, произошедших за год до этого под Гамбургом, теперь в распоряжении коалиции имелись крупные скопления регулярных войск, которые могли быть использованы для поддержки казаков и усиления восстания. Прусский корпус Ф.В. Бюлова вошел на территорию Нидерландов и в течение нескольких недель очистил от неприятеля большую часть Нидерландов. Помимо сильного политического влияния, завоевание Нидерландов имело важные военные последствия для вторжения коалиции во Францию. Оно открывало союзным армиям, действовавшим в окрестностях Парижа, возможность использовать линию снабжения, проложенную через богатую и не тронутую войной сельскую местность, к побережью. Захват этих территорий также убедил Наполеона в том, что наступление союзников зимой 1813–1814 гг. начнется в Нидерландах. В результате он переместил лучшие части своих скудных резервов на север[804].
Тем временем руководители коалиции планировали наступать через Рейн, но сильно южнее. Г.Л. Блюхер и А. Гнейзенау предлагали атаковать незамедлительно, пока наполеоновская армия была малочисленна и дезорганизована. Прусские историки впоследствии поддержали эту стратегию. Но и армии союзников к осенней кампании были также истощены, страдали от голода и были недоукомплектованы. Им также требовалось время для отдыха и реорганизации, а также для сооружения дорог, складов боеприпасов и госпиталей у себя в тылу. За семь недель, в течение которых они стояли на Рейне, союзники фактически сумели подвести лучше обученные и более многочисленные подкрепления, чем Наполеон. Когда в конце года они двинулись в наступление, они легко овладели восточными районами Франции и все еще имели весомое численное превосходство над силами Наполеона. Трудности, возникшие на более поздних этапах кампании, были мало связаны с численностью войск, их главной причиной было плохое руководство, а также влияние на ход военных операций политических соображений[805].
9 ноября М.Б. Барклай де Толли отправил императору свой рапорт о состоянии российской армии к концу осенней кампании. Он заметил, что «при всех, однако, громких успехах кампании нынешней признаться надобно, что она стоит нам половины армии!» В некоторых боевых подразделениях количество выбывших было гораздо больше. «Кавалерия графа Витгенштейна не имеет и четвертой части того, с чем она выступила из Силезии» в конце августа. Из пяти армейских корпусов первой линии только два все еще были полностью боеспособны и выглядели как регулярные части. Таковыми были лейб-гвардия и гренадеры резервного армейского корпуса под командованием великого князя Константина Павловича и армейский корпус Ф.Ф. Винцингероде в составе Северной армии, «кои менее других употребляемы были в дело и, следовательно, менее других потерпели». Многим боевым единицам трех других армейских корпусов (П.X. Витгенштейна, А.Ф. Ланжерона и Ф.В. Остен-Сакена) грозило «совершенное расстройство», если не принять срочных мер. «В амуниции и особливо в сапогах, рубахах и одежде, солдаты терпят крайнюю нужду». В некоторых полках в строю оставалось не более сотни солдат. Потери среди офицеров за время осенней кампании были высоки и «недостаток штаб- и обер-офицеров причиною, что и сии малые остатки не могут быть приведены в надлежащий порядок». Множество других источников, включая полковые отчеты и рапорты Г.Л. Блюхера Александру I, подтверждают, что нарисованная М.Б. Барклаем картина была верна, и подчеркивают острую необходимость перерыва в военных действиях, чтобы войска могли восполнить свои ряды, дать солдатам отдохнуть и пополнить боеприпасы, продовольствие и снаряжение[806].
За семь недель, в течение которых российская армия оставалась на Рейне, ситуация коренным образом изменилась. В полки вернулись солдаты, отбившиеся от них ранее, а также вышедшие из госпиталей. Боевые подразделения, отправленные в тыл на время осенней кампании, были выдвинуты на передовую. Корпус князя А.Г. Щербатова, например, прибыл из Берлина для усиления войск Ф.В. Остен-Сакена. Кроме того, подоспела новая волна подкреплений из резервной армии Д.И. Лобанова-Ростовского. В результате, как это уже было во время летнего перемирия 1813 г., российская армия вошла в кампанию 1814 г. посвежевшей и полной сил. В течение семи недель стояния на Рейне Ланжерон и Остен-Сакен получили от Лобанова-Ростовского 25-тысячное подкрепление, а Витгенштейн и великий князь Константин Павлович — 16-тысячное. В целом полки регулярной армейской кавалерии пополнились 63 резервными эскадронами, или 12 тыс. всадниками, еще какая-то их часть находилась в пути. Ланжерон и Остен-Сакен прибыли на Рейн, имея при себе менее 30 тыс. солдат. К началу кампании 1814 г. они располагали 60-тысячным войском[807].
