и смущенно уставился на незваного гостя − он слишком удивился, чтобы сразу заговорить. Оуэн стоял, дрожа и задыхаясь, тыча пальцем в хозяина:
− Я пришел... сюда... вам сказать... если... я... еще хоть раз увижу... маленького Берта... в этой мастерской... без огня... я подам... на вас в суд. Там нельзя... даже конюшню устроить... если бы у вас была собака... вы бы не держали ее там... я вас честно предупредил... я достаточно... про вас знаю... чтобы отправить вас туда... где вам место... если вы не будете с ним лучше обращаться... вы поплатитесь... я вам покажу.
Раштон по-прежнему смотрел на него со смешанным чувством смущения, растерянности и страха, он не совсем еще понял, о чем идет речь: за ним числилось столько проделок, разоблачения которых ему следовало бояться! К тому же его застали в пикантной ситуации с мисс Уэйд − все это приводило его в состояние, близкое к панике.
− Если мальчик работал там без огня, я ведь ничего не знал об этом, − заикаясь, произнес он наконец. − За такие вещи отвечает мистер Хантер.
− Вы... вы сами... запретили ему разжигать огонь прошлой зимой... и, уж во всяком случае, теперь вы точно знаете. Вы берете у его матери деньги под предлогом, что учите мальчика ремеслу, а весь последний год используете его как вьючное животное. Я советую вам... обратить внимание на это... или я найду способ... заставить вас пожалеть, что вы этого не сделали.
И с этими словами Оуэн повернулся и вышел, оставив распахнутой дверь, а самого Раштона в ужасе, изумлении и ярости.
По дороге домой − а метель тем временем совсем разбушевалась − Оуэн начал осознавать, какими могут оказаться последствия его поступка. Раштон никогда больше не даст ему работы, и, когда он подумал, как это отразится на его домашних, он на мгновение усомнился, правильно ли поступил. Но когда, придя домой, он рассказал все Норе, она заметила, что в городе есть множество других фирм, которые наймут его с удовольствием, когда у них будет работа. Он и раньше обходился без Раштона, обойдется и впредь, что же касается лично ее, каковы бы ни были последствия, она рада, что он именно так поступил.
− Я надеюсь, справимся, − устало сказал Оуэн. − Сейчас мало шансов получить работу, но я попробую заработать что-нибудь сам, сделаю рекламные карточки, какие делал прошлой зимой, и постараюсь получить заказы от магазинов, обычно в это время они устраивают распродажу. Боюсь только, что я уже опоздал, у большинства реклама готова.
− Я на твоем месте сегодня уж не стала бы второй раз выходить, − сказала Нора, заметив, как скверно он выглядит. − Посиди дома, почитай, а то займись своими записями.
Записи, о которых она упомянула, были протоколами последнего заседания местного отделения Общества маляров, в котором Оуэн был секретарем. Снег продолжал идти, и Оуэн после обеда до четырех часов приводил в порядок протоколы, потом из школы с большим снежком в руках прибежал Фрэнки и сообщил, как будто это невесть какая радость, что снег валит по-прежнему и он уверен, что ударит мороз.
В этот вечер они легли спать пораньше − нужно было экономить уголь, а потом − комнаты были расположены гак высоко − под самой крышей, что сколько бы они ни гратили угля, отопить их было невозможно. От горящего в камине огня в комнатах вроде бы даже становилось холоднее − холодный воздух снаружи врывался внутрь сквозь плохо пригнанные двери и окна.
Оуэн пролежал, не сомкнув глаз, большую часть ночи. Страх перед будущим не позволял ему ни заснуть, ни даже просто расслабиться. На следующее утро он встал очень рано, задолго до рассвета, зажег свет и принялся за карточки, о которых говорил Норе, но обнаружил, что много сделать ему не удастся, − нужно подкупить картону, так как старый, имевшийся у него, оказался в плохом состоянии.
Они позавтракали хлебом с маслом и чаем. Фрэнки отнесли завтрак в постель, и было решено, что он не пойдет в школу до обеда, так как на улице очень холодно, а его единственные ботинки насквозь промокли от вчерашнего снега.
− Схожу разузнаю, нет ли где работы, а уж потом картон пойду покупать, − сказал Оуэн. − Боюсь только, ни к чему все это.
Он собирался уже выйти из дома, как вдруг зазвонил колокольчик у дверей; Оуэн стал спускаться вниз и увидел Берта Уайта, поднимающегося по ступенькам ему навстречу. Под мышкой у Берта был плоский пакет в оберточной бумаге.
− Табличка на гроб, − пояснил Берт, − сделать нужно немедленно. Скряга сказал, что вы можете делать надпись дома, а я тут посижу и подожду.
Оуэн и его жена с облегчением взглянули друг на друга. Значит, его не уволили, несмотря ни на что. В такое счастье трудно было поверить.
− В пакете листочек с именем покойного, − продолжал Берт, − а вот бутылочка с черной краской для надписи.
− Он ничего больше не передавал?
− Нет, он мне велел вам передать, что есть работа, которую нужно начинать в понедельник утром, − ремонт в двух комнатах. Закончить надо в четверг, потом есть еще одна работа, ее нужно сделать после обеда сегодня днем, он просил вас прийти в мастерскую к часу. Сказал, что хотел оставить для вас записку вчера утром, но забыл.
− А про печку он тебе что-нибудь говорил?
− Говорил. Они оба заявились через часок после вашего ухода − Скряга и хозяин, только никто не орал. Я вообще-то ужас как перепугался, когда они пришли, но они этак ласково со мной поговорили. Хозяин сказал: «Вот это правильно, говорит, пусть здесь будет хороший огонь. Я пришлю тебе сюда еще и кокса». А потом посмотрел вокруг и сказал Сокинзу, чтобы тот вставил стекла там, где они выбиты, и потом... вы знаете большой ящик, что под навесом стоит?
− Да.
− Так вот, он сказал Сокинзу, расколи, мол, этот ящик и постели доски на каменный пол в мастерской. Я вытащил из-под скамей все, что там лежало, там оказалось две корзины с коксом, и хозяин мне сказал, что, когда он кончится, чтобы я пошел к мисс Уэйд и она мне выпишет распоряжение на новый кокс.
В час дня Оуэн пришел в мастерскую, и Скряга велел ему идти в контору и нарисовать цифры на полках, на которых выставлены обои. Когда Оуэн занимался
