Он склонился над картой, опираясь на сжатые кулаки и пристально вглядываясь в местность. Неудивительно, что они не предприняли атаку на Бранселик! Они намеренно показывались ему, привлекая его внимание к этому уязвимому, жизненно важному центру снабжения, когда это было совсем не то, за чем они охотились. У него пока не было доказательств этого, но он знал — он знал — что они на самом деле делали, и он позволил им выйти сухими из воды.
И если бы кавалерист с пистолетной пулей в плече не продержался в седле больше пяти миль, ты бы ничего об этом не знал даже сейчас, — сказал он себе.
По крайней мере, он тихо перебросил столько пехоты, сколько смог высвободить от Харлесса, далеко к западу от Хармича, к окраине Киплингира. Он был уверен, что эти полки прокляли его имя, когда их выгнали из помещений, которые они так долго улучшали, и снова обнаружили, что дрожат под брезентом. Он ненавидел так поступать с ними, но подозревал, что взятка в виде этих уютных комнат была одной из причин, по которой ему это сошло с рук. Харлесс принял его довод о том, что этот шаг сократит его линию снабжения; граф Хэнки счел это еще одним примером его одержимости наполовину воображаемыми угрозами; и деснаирская пехота была слишком рада унаследовать помещения доларцев, особенно в свете жалкого оправдания жилья, которое они были вынуждены терпеть, чтобы ломать голову над тем, почему Алверез перебросил так много из его собственных войск еще дальше от ущелья Охадлин.
Это немного, но они почти на два дня пути ближе к этим ублюдкам, чем были бы в Хармиче. Если я смогу достаточно быстро отправить их в путь….
— Немедленно отправьте сообщение по семафору, — сказал он, не отрывая глаз от карты. — Я не знаю, все еще действует ли цепь к западу от Киплингира, но если это так, то это ненадолго, так что разбудите и виверн. Отправьте генералу Рихтиру копию депеши Азбирна. Скажите ему, что я ожидаю массированной атаки — нет, пусть это будет очень массированная атака — на наши коммуникации между Киплингиром и Роймарком. И перепишите все это полковнику Охигинсу. — Он взглянул на Латтимира. — Идите. Отправьте его сейчас. Затем передайте генералу Сандирсу, что мне нужно немедленно встретиться с ним, полковником Макинтиром и генералом Тимпларом.
— Да, сэр!
* * *
— Хорошо.
Голос сэра Агустаса Азбирна был резким, когда он оглядел обеспокоенные лица своих командиров рот. У майора Трея Эликжандира было самое напряженное положение, и на то были веские причины, учитывая, как сильно пострадал его 3-й взвод. В дополнение ко всему отделению капрала Зиммира, он потерял большую часть другого отделения в десяти милях к югу от первого контакта. Больше половины взвода лейтенанта Валиса Стадирда погибло, и потеря его взводного сержанта ударила по нему особенно сильно. Азбирн почувствовал проблеск сочувствия к Стадирду, но слишком скоро должно было появиться много плохих новостей.
— Я отправил курьеров к полковнику Суливину и полковнику Лейро, а также к полковнику Охигинсу в Роймарк. Я уверен, что полковник Охигинс уже отправил сообщения в Бранселик и сэру Рейносу. А пока у нас здесь небольшая проблема.
Он оскалил зубы и указал на восток.
— По словам людей Трея, — он кивнул на молодого майора с железным лицом, — еретики идут по западному краю Киплингира. Мы не знаем, в какой они силе, но думаю, должны предположить, что это не пикник для неспешной прогулки. Так что, как только полковник Суливин и полковник Лейро прибудут сюда, мы сами немного прокатимся.
* * *
— Отведите этих лошадей к черту в тыл!
Сержант казался… раздраженным, и сэр Леймин Сикэтчер, командир 5-й конной бригады армии Клифф-Пик, почувствовал, как его губы дернулись от раздраженного окрика. Бригадный генерал долго ждал этого. Теперь он стоял, окруженный стуком кирок и лопат, осматривая подходы со стороны Роймарка через свою двойную трубу. Его бригада была мощным формированием, и 6-я бригада сэра Адрина Рейзингира должна была усилить его в течение следующих нескольких часов. Вместе у них было бы более шестнадцати тысяч человек, что звучало впечатляюще. К сожалению, от них ожидали, что они закупорят бутылку, содержащую около двухсот тысяч врагов.
И в данный момент 6-я бригада все еще была где-то в туманной дали, пробираясь к нему… если, конечно, она не заблудилась.
Веселый ублюдок, не так ли? — Сикэтчер поморщился. — А чего тут не радоваться? Твоя полевая артиллерия наготове, твои минометы окопаны, и ты был так чертовски умен, что до сих пор не показал ни один из них другой стороне. Что может пойти не так?
На самом деле, он мог придумать довольно много вещей, и он поймал себя на том, что надеется, что герцог Истшер и граф Хай-Маунт на этот раз были не слишком умны.
— Встаньте спиной к нему! Это лопаты, черт возьми, а не шлюхи в таверне! Размахивайте ими, не ложитесь на них! — проревел другой сержант в кожаной куртке, не то чтобы его люди действительно нуждались в поощрении. Они знали, что делали, и, в отличие от большинства конных войск, считали лопаты близкими личными друзьями.
Сикэтчер опустил свою двойную трубу достаточно надолго, чтобы нежно улыбнуться неистово копающим людям вокруг него. Он сам был уроженцем Старого Чариса, старшим сыном барона Мандолин, одного из внутренних баронств, которого помешанный на охоте отец посадил в свое первое седло примерно в то время, когда он научился ходить. Из-за этого он был превосходным наездником, в отличие от многих чарисийских офицеров, и в детстве жаждал славы лихих кавалерийских атак… предпочтительно с красивой девушкой, томящейся поблизости, чтобы восхищаться невыразимой галантностью сэра Леймина.
Он смирился с этим.
Война, и особенно такая война, как эта, заключалась не в доблести или славе, а в победе. Как объяснил барон Грин-Вэлли в своей собственной лаконичной манере: — Ни один бедный, жалкий ублюдок никогда не выигрывал войну, умирая за свою страну. Он выиграл ее, заставив другого бедного жалкого ублюдка умереть за свою страну! — Эта война может быть против чего-то более… сложного, чем другая страна, но принцип был тот же, и ИЧА научила сэра Леймина Сикэтчера множеству способов заставить другого бедного жалкого ублюдка умереть за Жаспара Клинтана.
И не с помощью каких-нибудь лихих кавалерийских атак.
Люди Сикэтчера действительно носили сабли, и они прошли достаточную подготовку, чтобы большинство из них, вероятно, могли вступить в бой с врагом, не отрубая головы своим собственным лошадям, хотя Сикэтчер не стал бы делать на это никаких ставок. Однако их также безжалостно обучали стрельбе из пистолетов, и они проводили на винтовочном стрельбище столько же времени, сколько чистили конюшни или намыливали седла, потому что единственное, чем они не были, — это кавалерией. Они были драгунами, конной пехотой, и любой кавалерии, которая захотела бы преследовать их на земле по своему собственному выбору, понадобился бы щедрый запас гробов.
Скопление лошадей быстро редело. Обычно один взвод в каждой роте отвечал за удержание лошадей других взводов. Теперь, однако, пикеты были установлены глубоко под обнаженными зимой деревьями Киплингирского леса, и за ними, а также за тягловыми животными, будут присматривать погонщики снабжения бригады, что увеличит ее обычную боевую мощь на двадцать пять процентов.
