Никогда прежде он с такой полнотой не ощущал, что живет.
Автомобиль обогнул гору, проехал по холму, за которым начиналась прямая дорога к поместью сенатора, и уж тут Харви дал себе волю – погнал тачку по грязи, по колеям и рытвинам на опасной скорости.
Машина подпрыгивала, будто разделяла ликование людей.
Теперь Рэндолл мчался так, будто за ним гнались. Он знал это и понимал, что если позволит себе думать о том, что ему привелось увидеть, то его захлестнет безграничная печаль. Там, в долине, полегло множество людей всех возрастов – мужчины, женщины, девушки, юноши… Их легкие были сожжены газом, и они ползали по траве, оставляя за собой кровавые следы. Харви видел все это в бинокль, пока милосердная тьма не окутала землю и не скрыла тех, кто умирал, пережив конец света.
– Нельзя думать о них, как о людях.
– Ты тоже?
– Да. Чуть-чуть. Но мы-то уцелели! Мы победили!
Внедорожник оказался на вершине бугра, прыгнул, и на миг все четыре колеса очутились в воздухе. Играть в гонщика было глупо, но Рэндолла это не волновало.
– Мы выиграли нашу последнюю битву! – закричал он. – Не буду больше воевать![14]»
Снова накатила эйфория: новый мир – вполне подходящее место для жизни. Предоставь мертвым погребать своих мертвецов.
Он жив, а враг разбит.
– «Приветствуй с победой вернувшихся героев». Хотел бы я припомнить мелодию. Дурацкое словечко. Герой. Черт побери, вот ты – герой… героиня? Если б не ты, я бы задал стрекача. Но из-за тебя не мог. Сексизм – мужчина не может удрать, когда на него смотрит женщина! Чего я так разболтался? Почему ты молчишь?
– Ты не даешь мне слова сказать! – засмеялась Мари. – Ты не удрал, и я – тоже, а это было так легко… – теперь ее смех звучал странновато. – А теперь пора нам получить традиционную награду настоящих героев. Сразу как приедем, отправляйся к Морин. Ты кое-что заслужил.
– Стыдно признаться, я думал об этом. Разумеется, Джордж вернется и…
– А вот его предоставь мне, – чопорно вымолвила Мари. – В конце концов, мне тоже полагается награда.
– Сдается мне, я ему слегка завидую.
– Жаль.
Их эйфория улетучилась, когда они подъехали к каменному особняку сенатора и вошли в дом.
В гостиной столпились люди. Харди скалился в улыбке, как дурачок, но пьян был не от спиртного. Его хлопали по плечу. Дэн Форрестер, вымотанный до предела и несчастный, ушел в себя, однако состояние ученого никого не интересовало. Его превозносили, его благодарили и не мешали ему пребывать в том настроении, в каком ему угодно. Хочет – пусть веселится или тоскует. Волшебники вольны вести себя так, как им нравится.
Многие отсутствовали. Может, погибли, а может, вели погоню… или сами спасались бегством, даже не понимая, что никто их не преследует. Победители слишком устали, чтобы думать о них. Харви разыскал Морин и подошел к ней. Они не ощутили похоти – лишь бесконечную нежность, и взялись за руки, как дети.
Это не было празднество. Спустя считаные минуты разговоры прекратились. Люди падали в кресла и засыпали. Кто-то находил в себе силы уйти. Теперь Рэндолл ничего не чувствовал. Он мечтал об одном – отдохнуть, выспаться, забыть обо всем случившемся сегодня. Он уже видел нечто подобное – во Вьетнаме, у солдат, вернувшихся с патрулирования, но на своей шкуре испытал это впервые. Ни капли сил, полная эмоциональная опустошенность… не сказать что несчастный, – нет! – еще способный даже улыбнуться, однако выжатый как лимон.
Он проснулся и вспомнил: они выиграли. Подробности забылись. Ему снились яркие сны, где фантазии смешивались с воспоминаниями последних нескольких дней. Вместе со сновидениями таяли воспоминания.
Осталось лишь одно-единственное слово: победа!
Он лежал в гостиной на полу, на ковре, укрытый шерстяным одеялом, и понятия не имел, как здесь очутился. Вероятно, он беседовал с Морин и рухнул как подкошенный.
Дом наполняли звуки: шаги, голоса. В ноздри ударил запах готовящейся еды. Харви смаковал все это – ощущение того, что он жив. Серые облака за окном были невообразимо сложными, он рассматривал их в деталях, они казались ему ослепительно-яркими, как солнечный свет. Бронзовые медали на полках представляли собой настоящее чудо, их хотелось разглядывать, изучать.
Каждое мгновение стало бесценным, как и то, что эти мгновения могли принести.
Но постепенно ощущение растаяло. Он почувствовал, что отчаянно голоден. Он встал и увидел, что ковер в гостиной напоминает поле битвы. Люди лежали там, где их свалила усталость. Некоторые продержались чуть дольше, успели расстелить одеяла… и отключились. Харви набросил свое одеяло на Стива Кокса, который свернулся калачиком, и покинул комнату. Он направлялся туда, откуда плыли запахи завтрака.
Комнату заливали солнечные лучи. Морин таращилась в потолок. Она боялась вставать с кровати. Вдруг все это – лишь сон? Тогда пусть он продолжается, пусть не обрывается…
Она с трудом убедила себя, что не спит.
А солнце действительно светило в окно – желтое, теплое, яркое. Судя по высоте над горизонтом, уже больше часа дня.
Морин откинула одеяло и протерла глаза.
Ужас, кровь и смертельная усталость, воспоминания о вчерашнем дне – образы мелькали перед внутренним взором, словно кто-то чересчур быстро прокручивал кинопленку.
Жуткое утро, когда защитникам Твердыни пришлось держаться, а потом отступать. Они пустили Братство в долину, но не в холмы. Такова была их оборонительная тактика: отступление. Они сбили противника с толку.
Но даже собственным солдатам нельзя было объяснять, в чем суть, ведь они могли попасть в плен.
А когда защитники Твердыни бежали, наступила всеобщая паника.
– Если кто-то побежит, за ним ринутся и остальные, – говорил Эл. – Из донесений Рэндолла картина складывается вполне ясная. Их командир воюет, как по учебнику. Мы тоже будем вести себя как от нас ожидают – до определенного момента.
Задача заключалась в том, чтобы удержать возвышенности. Армия Братства должна была находиться в долине. А потому защитники отступали до тех пор, пока основной массив неприятеля не переправится по мосту.
Но как добиться того, чтобы фермеры сражались и не начали удирать без приказа?
Харди выбрал простейшее решение.
– Если вы будете там и если вы не побежите, кто-то обязательно с вами останется. Они мужчины, – заявил Харди.
Морин возмутилась, но времени не было читать Элу нотации. В конце концов, он прав.
Все, что требовалось от нее, это не падать духом, быть смелой. Для той, кто не знала, хочется ли ей жить, это казалось простой задачей. Сомнения появились, только когда она оказалась под огнем.
