— Почему они собрали нас тут? — спросила я.
— Чтобы выставить нас на продажу, — вдруг встрепенулась и заговорила Кассандра. — Кто из воинов больше заплатит, тот и возьмет пленницу себе. Но меня это не касается. Меня выбрал Агамемнон.
Я тяжело вздохнула. Неужели это правда? Почему Агамемнон выбрал ее? Дева-пророчица, над которой надругался Малый Аякс, ее даже нельзя назвать красавицей. Почему Агамемнон предпочел именно ее всем женщинам Трои?
В уме промелькнул ряд картин: вот Кассандра в Микенах, вот она встречается с Клитемнестрой… Потом я моргнула, и картина исчезла, сменилась кровавой вспышкой. Греция ждала. Греция ждала много лет своих воинов с добычей. Теперь они вернутся к своим горам, стенам, семьям, и попытаются возобновить прежнюю жизнь как ни в чем не бывало, и обнаружат, что это невозможно. Жизнь изменилась непоправимо, и горы не те, и реки не те, и стены не те. И люди не те.
— Ты отомстишь за нас… — раздался слабый голос Гекубы. — Дочь Приама отомстит за него, раз это не смогли сделать многочисленные сыновья. — Ее смех прозвучал как шорох сухих листьев. — Боги хорошо позабавились.
— Матушка!
Поликсена бросилась к Гекубе, обняла ее.
— Вы знаете, кто умер, кто остался жив? — спросила Гекуба.
— Разве нас можно назвать живыми? — откликнулась Илона.
— А где Андромаха? — огляделась Гекуба.
— Мы не видели ее, — пожали плечами ее дочери.
И я тоже ничего не могла сказать.
Нас накормили ячменной кашей из общего горшка и уложили спать на земле. Первая ночь за стенами Трои. Временами ветер менял направление и доносил запах пожарища. Но в основном дул северный ветер, он был чистым и свежим.
Пришли солдаты и разделили женщин на группы. Царскую семью и меня отвели в деревянный сруб, стоявший в стороне за кораблями. Перед ним стояли стулья и скамьи, на них расположились зрители.
— Наверное, торги начинаются, — прошептала Илона, опустив голову. Она не смотрела на мужчин, которые нетерпеливо ерзали на скамьях, будто мальчишки.
Меня не должны выставить на торги. Меня забирает Менелай. Или он из мести решил продать меня в рабство? Не имеет значения. Ему невдомек, что моя судьба действительно не имеет для меня значения. Я умерла вместе с Парисом, вместе с Троей. Лучше быть рабой незнакомца, с которым меня ничего не связывает, чем Менелая, с которым связано столько горя.
Нас выстроили в ряд. Потом торжественно вывели вперед Гекубу, в знак уважения к ее бывшему сану.
Старец занял председательское место: это был Нестор. Все глаза обратились на вождей, которые давно не собирались вместе. Тут были Агамемнон (детоубийца), Одиссей (обманщик), Диомед (другой обманщик), Малый Аякс (насильник), Калхас (предатель) — банда преступников и злодеев. Были и другие, виновные в пособничестве первым: Идоменей, Менелай, Нестор.
Нестор поднял руки, столь сухие и морщинистые, что казались ветками старого дерева. Он повернул свою тощую шею и посмотрел вдаль. Несмотря на возраст, голову он держал высоко, а глаза смотрели ясно и гордо.
— Троя погибла, — сказал он, глядя туда, где раньше стоял город, а теперь клубился, поднимаясь к небу, дым. — То, что осталось от Трои, вы видите перед собой: женщины и трофеи. Мы собрались здесь, возле дома нашего великого героя Ахилла, чтобы поделить между собой это имущество.
Имущество — так мы отныне называемся.
— Первым номером, безусловно, должна идти царица Трои! — объявил Нестор и обратился к Гекубе: — Как и ты, моя госпожа, я стар. Нам остается только надеяться на уважение со стороны молодого поколения в память о том, кем мы были прежде. Кто хочет взять эту женщину в свой дом?
— Она поедет со мной, — вскочил Одиссей. — Она будет жить на Итаке!
— Каменистый остров далеко на западе Греции? — сдавленно спросила Гекуба. — Лучше похороните меня на этом берегу.
— Пенелопа хорошо встретит тебя, — настаивал Одиссей.
— Откуда ты знаешь, что Пенелопа вообще жива, а тем более хорошо встретит кого-либо, даже и тебя самого? — воскликнула Кассандра. — Ты слишком самонадеян! Впрочем, такова твоя натура.
— Не обижайся, Агамемнон, но прошу тебя, угомони свою наложницу, — повернулся Одиссей к предводителю.
Агамемнон поднялся. Давно я не видела его так близко. Годы потрепали его. Он походил на старого медведя, у которого шкура потерта, но когти и глаза остры, и он еще силен, хотя, конечно, расцвет его позади. От этого он стал только злее и потому еще более опасен. Он взмахнул рукой, стражники схватили Кассандру и оттащили ее в дом Ахилла.
Несколько смущенный, Нестор продолжал:
— Вот прекрасная дочь царя Приама, царевна Лаодика. Кто возьмет ее в свой дом?
Незнакомый мне человек забрал Лаодику, потом Илона тоже досталась незнакомцу.
— А теперь очередь бывшей царицы Спарты, — раздался голос Менелая. — Позвольте огласить список ее преступлений, прежде чем она перейдет к законному владельцу. Все мы покинули свои дома, сражались, страдали много лет из-за преступления, которое она совершила. Почему? Потому что вы — благородные мужи и сдержали, несмотря на все лишения, клятву, которую некогда дали ее отцу Тиндарею. Посмотрите на трупы лошадей, которыми усеяна Троянская равнина. Эта война началась с принесения в жертву лошади, на которой мы поклялись, и она завершилась принесением в жертву множества лошадей. Среди них и деревянный конь.
Менелай посмотрел мне в глаза. Неужели было время, когда я смотрела в эти глаза с любовью, с нежностью?
— Итак, позвольте мне перечислить ее преступления! — не скрывая ликования, продолжал Менелай. — Во-первых…
— Позволь мне избавить тебя от труда, — перебила я, не в силах слышать его самодовольный голос. — Я хорошо знаю, что ты собираешься сказать. Заодно я отвечу на эти обвинения, и церемония займет меньше времени.
Если бы Менелай знал меня, он не удивился бы моим словам. Но бедняга так растерялся, что утратил дар речи, на что я и рассчитывала. Я вышла вперед и стояла одна перед собравшимися. Сотни глаз пожирали меня.
— Во-первых, я сбежала из Спарты вместе с троянским царевичем Парисом. Я сделала это по собственной воле, меня не похитили обманом и не увезли насильно, как некоторые говорили. Я не взяла с собой никаких сокровищ — как многие считали, — кроме нескольких драгоценностей, которые принадлежат лично мне. Одну я принесла в дар богине Афине, другие отдала Приаму. — Я замолчала, чтобы перевести дыхание. Тишина стояла такая, что мой вздох услышали все. — Мое единственное преступление, но за него никто не вправе меня наказывать или прощать, — это то, что я бросила свою дочь. Только она может быть мне судьей. Когда я встречусь с ней, я буду молить ее о прощении.
— Она никогда не простит тебя! — ожил Менелай. — Она ненавидит тебя и много раз говорила мне об этом! Она ждала, что я убью тебя, когда наконец доберусь до тебя!
