Габриэль Оноре Марсель
1894 г. стал роковым для Александра III. Никто не мог представить, что этот год будет последним для властелина России, человека, который своим внешним обликом напоминал былинного богатыря. Казалось, могучий глава государства был олицетворением цветущего здоровья. Однако жизнь не щадила его. В юности глубоко потрясла его безвременная кончина любимого старшего брата Николая.
В двадцатисемилетнем возрасте он перенёс тяжёлую форму тифа, в результате которого лишился половины своих густых волос. Серьёзным испытанием для него стали кровавые месяцы Русско-турецкой войны и террористическая вакханалия против отца в завершающий период его царствования. Высказывалось мнение, что Александр III особенно надорвал свой организм из-за чрезмерных усилий 17 октября 1888 г. во время крушения поезда в Борках, когда поддерживал своими руками крышу вагона, в котором находилась почти вся его семья. Говорили, что при падении дна вагона «государь получил ушиб в почки». Однако «по поводу этого предположения… профессор Захарьин высказался скептически, так как, по его будто бы мнению, последствия такого ушиба, если он был, проявлялись бы раньше, ибо катастрофа в Борках имела место пять лет до обнаружившейся болезни» (186, с. 662).
В первой половине января 1894 г. монарх простудился и почувствовал себя нездоровым. У него поднялась температура и усилился кашель. Лейб-хирург Г. И. Гирш установил, что это инфлюэнца (грипп), но возможно и начало воспаления лёгких.
Вызванный 15 января в Аничков дворец л. — хирург Н. А. Вельяминов, к которому царская чета питала особое доверие, совместно с Гиршем выслушал больного. Оба врача нашли при очень высокой температуре гриппозное воспалительное гнездо в лёгком, о чём было доложено императрице и министру двора Воронцову. Последний 15 января тайно вызвал из Москвы авторитетного терапевта Г. А. Захарьина, который, исследовав больного, подтвердил установленный диагноз, несколько преувеличил серьёзность положения и назначил лечение.
При активном контроле Захарьина и Вельяминова, лечение шло вполне нормально. Чтобы нейтрализовать распространившиеся по городу небылицы и сплетни о болезни государя, было решено по предложению Вельяминова выпускать бюллетени за подписью министра двора. Болезнь 49-летнего самодержца явилась неожиданностью для его ближайшего окружения и настоящим потрясением для царской семьи. «Как сообщают, — записал в своём дневнике 17 января В. Н. Ламздорф, — ввиду появления некоторых тревожных симптомов граф Воронцов-Дашков с согласия государыни телеграфно вызвал из Москвы профессора Захарьина. Состояние государя оказалось весьма серьёзным, и вчера вечером профессор составил бюллетень, опубликованный сегодня в печати. Вчера около часа дня великий князь Владимир, выйдя из комнаты государя, расплакался и ужасно напугал детей Его Величества, сказав, что всё кончено и остаётся только молиться о чуде» (274, с. 24).
По словам Вельяминова, со времени, как столица узнала о болезни Александра III, перед Аничковым дворцом собирались группы людей, желавших получить сведения о здоровье императора, а при появлении нового бюллетеня у ворот, напротив вырастала многолюдная толпа. Как правило, проходившие набожно снимали шапки и крестились, некоторые останавливались и, повернувшись лицом к дворцу, с обнажёнными головами истово молились за здравие популярного императора. К 25 января венценосец поправился, но ещё долго ощущал слабость и разбитость и стал работать в своём кабинете, несмотря на просьбы врачей дать себе отдых. Указывая на диван, на котором от одной ручки до другой лежали кипы папок с делами, он сказал Вельяминову: «Вот посмотрите, что здесь накопилось за несколько дней моей болезни; всё это ждёт моего рассмотрения и резолюций; если я запущу дела ещё несколько дней, то я не буду уже в состоянии справиться с текущей работой и нагнать пропущенное. Для меня отдыха быть не может» (390, 1994, в. 5, с. 284). 26 января царь уже не принимал врачей, Захарьин был награждён орденом Александра Невского и 15 тыс. руб., его ассистент доктор Беляев получил 1,5 тыс: руб., а несколько позже Вельяминов удостоился звания почётного лейб-хирурга.
Вельяминов отмечает, что Александр III, как и его братья Владимир и Алексей Александровичи, был типичным наследственным артритиком с резкой наклонностью к тучности. Царь вёл довольно умеренный образ жизни и, как отмечают многие из его окружения, вопреки воспоминаниям П. А. Черевина, спиртным не увлекался.
Здоровью монарха, конечно, не способствовал целый ряд дополнительных факторов, таких, как постоянный пряный поварской стол, излишнее поглощение жидкости в виде охлаждённой воды и кваса, многолетнее курение большого количества папирос и крепких гаванских сигар. Александр вынужден был с юных лет принимать участие в многочисленных праздничных столах с употреблением шампанского и других вин, тезоименитствах членов царской фамилии, приёмах, раутах и других подобных мероприятиях.
В последние годы, борясь с тучностью, он перегружал себя физическим трудом (пилил и рубил дрова). И пожалуй, главное, сказывалось психическое переутомление от постоянного скрытого волнения и непосильной работы, обычно до 2—3 часов ночи. «При всём этом, — говорит Вельяминов, — государь никогда не подвергался лечению водами и хотя бы временно — противоподагрическому режиму. Смертельная болезнь, поразившая его осенью того же года, не была бы неожиданностью, если бы врачи-терапевты не просмотрели бы у государя громадное увеличение сердца (гипертрофия), найденное при вскрытии. Этот промах, сделанный Захарьиным, а потом и Лейденом объясняется тем, что государь никогда не допускал тщательного исследования себя и раздражался, если оно затягивалось, поэтому профессора-терапевты всегда исследовали его очень поспешно» (там же). Естественно, если бы врачи знали об острой форме сердечной недостаточности у монарха, возможно они «при помощи соответствующего режима» смогли бы оттянуть печальный исход на несколько месяцев. Перенесённое недомогание резко изменило внешний облик царя. Описывая бал в Зимнем дворце 20 февраля, Ламздорф в своём дневнике замечает: «Как обычно, государь приближается к дипломатам, выстроившимся в порядке старшинства у входа в Малахитовый зал. Наш монарх выглядит похудевшим, главным образом лицом, его кожа стала дряблой, он сильно постарел» (174, с. 44).
Сам же Александр III мало заботился о своём здоровье и часто игнорировал предписания врачей. Однако, как отмечает Витте, «в течение времени от Пасхи до моего последнего всеподданнейшего доклада (который был, вероятно, так в конце июля или в начале августа) болезнь государя уже сделалась всем известной» (84, с. 436—437). В течение лета 1894 г. погода в Петербурге была всё время сырой и холодной, что ещё более усиливало болезнь государя. Александр III чувствовал себя слабым и быстро уставал. Вспоминая свой день свадьбы 25 июля в Петергофе с великой княжной Ксенией Александровной, Александр Михайлович позже писал: «Все мы видели, каким утомлённым выглядел государь, но даже он сам не мог прервать ранее положенного часа утомительный свадебный обед» (50, с. 110). Об этом же дне крупный чиновник Министерства императорского двора В. С. Кривенко вспоминает, что присутствовавшие на спектакле в летнем театре при появлении в ложе самодержца «были поражены его болезненным видом, желтизной лица, усталыми глазами. Заговорили о нефрите» (47, оп. 2, д. 672, л. 198). С. Д. Шереметев уточняет: «День свадьбы Ксении Александровны — тяжкий день для государя… Я стоял в ряду, когда всё было кончено и возвращались выходом во внутренние покои Большого Петергофского дворца. Государь шёл под руку с императрицей. Он был бледен, страшно бледен и словно переваливался, тяжко выступая. У него был вид полного изнеможения» (354, с. 599).
