всех сторон и кое‐как втиснулся в узкое отверстие.
– Э, – вытаращился на него Франц. – Ты зачем тыкву опять напялил, когда у тебя теперь башка есть? Дурак, что ли?
– Непривычно мне без нее как‐то, – пробормотал Джек смущенно, прокручивая ее так, чтобы в треугольных прорезях оказалась уже не тьма, а его черные глаза. – Мое лицо такое… Ну…
– Некрасивое? Имеешь в виду, что ты оказался страшненьким?
– Я не страшненький! – вспыхнул Джек почти голубым огнем. Опять. – Я нравлюсь себе что с головой, что без! Это называется здоровая самооценка. И лицо у меня объективно симпатичное, но только когда я не улыбаюсь. Не могу я теперь улыбаться, сразу Ламмаса в зеркале вижу, вот о чем я.
– Да не, ты совсем не похож на Ламмаса! – бросился утешать его Франц. – Ламмас с этой головой как‐то посолиднее смотрелся, мужественно… А ты, мелкий, с ней на цыпленка похож, еще кудрявый такой, как бездомный купидон. Прямо мелочь из кошелька тебе отсыпать хочется.
– Лучше бы ты сказал, что я правда похож на Ламмаса…
– Да брось. Если тебя так это напрягает, то я могу дать тебе контакты своего психотерапевта. Она такая классная! Вместе со мной про самоубийства шутит.
– Ты уверен, что это психотерапевт?
Франц крепко задумался.
Побоявшись и дальше ставить под сомнение психотерапию Франца – хорошо, что он вообще на нее записался! – Джек схватил стаканчик с недопитым кофе, кивнул Лоре, которая принялась уплетать поданный Наташей тыквенный суп, и вышел из кафе. На вкус, кстати, кофе оказался гораздо хуже, чем он себе его представлял: горький даже с двумя ложками сахара, сносный разве что с литром молока. Запах был куда приятнее! И все равно Джек всасывал его в себя через трубочку, продев ее в тыквенный рот. Смаковал, хоть и кривился. Пытался запомнить, чтобы больше никогда-никогда не забывать. Наслаждался тем, что имел, а имел теперь Джек абсолютно все, о чем мечтал когда‐то.
Ну, почти. Еще немного, и вот тогда действительно…
Сейчас-сейчас…
– Моя шляпка!
Стаканчик с кофе подскочил у Джека в руках и выпал, расплескавшись, едва он успел сделать от кафе несколько шагов. Ветер сметал к его ногам бронзовые листья, а вместе с ними неожиданно принес круглую остроконечную шляпу – вот прямо этим самым острым концом в треугольный глаз тыквы ее и воткнул, и вместе с тем прямо в настоящий глаз Джека. Он ойкнул от боли, отшатнулся, но шляпу рефлекторно поймал, не позволив ветру снова закружить ее и понести дальше между кирпичных домов. Хозяйка шляпы уже бежала за ней, резво пересекая улицу, и пятиэтажные дома, заросшие белладонной и красным плющом, казалось, склонялись над ней вместе с ветвями полуголых деревьев, чтобы поближе рассмотреть, щурились и хихикали.
Джек тоже смотрел – на пышную черную юбку, отстроченную белым ажуром, которая раздувалась, как парус, и фиолетовые колготки в пчелиную полоску, пока хозяйка шляпы наконец‐то свою беглянку не настигла.
– Спасибо! – воскликнула она, задыхаясь, забирая шляпу одной рукой, а второй судорожно приводя в порядок растрепавшуюся русую косу, которую тут же под ней спрятала. – О! А вы случайно не знаете, где я могу найти Джека Самайна? В смысле, не просто человека с тыквенной головой, здесь таких полно, а того самого, настоящего…
Джек повертел тыквой туда-сюда, мельком оглядывая улицу. Да уж, тыкв здесь и впрямь было не счесть: овальные, как кабачки, и круглые, рыжие или серо-голубые, некоторые даже зеленые, больше похожие на арбузы. Носили их, впрочем, в основном подростки, хотя мимо гордо прошествовал пожилой мужчина в костюме-тройке и тростью, тоже с янтарной тыквой на голове, как если бы он перепутал ее с цилиндром. Часы на башенных часах пробили полдень над их зелеными хвостиками, и Джек вздрогнул, вспомнил, что ему нужно торопиться; и Котякулу покормить, и саквояж с палаткой забрать, и еще не опоздать на междугородний автобус, чтобы выйти затем где‐нибудь на полпути между городами у леса и переждать там остаток дня, убедиться, точно ли он теперь безвреден.
Но Джек не был бы Джеком, если бы, как всегда, не помог.
– А вы что‐то хотели? – спросил он осторожно, решив для начала выяснить, зачем вообще кому‐то понадобился, да еще и такой хорошенькой девушке, чуть-чуть выше него из-за каблучков круглоносых туфель и этой самой шляпы, из-под широких полов которой на него смотрели серые, как штормовое небо, глаза.
– Я ищу ковен Самайнтауна, – выпалила она без утайки. – Хочу вступить!
– Боюсь, не получится.
– Почему это?
– Ковен Самайнтауна мертв. Так получилось, что я… э-э… то есть Джек Самайн всех их перебил, – пробормотал Джек, неловко посмеиваясь, и поскреб пальцами тыкву в области подбородка, спрятанного под ней. – Извините.
– Ой, правда? Как чудесно! – улыбнулась она, и Джек оторопел. Ведьма, впрочем, тоже, когда поняла, что сказала. Ее круглые щечки покраснели, губы стянулись, и она испуганно приложила к ним ладонь. – Ой! То есть смерть целого ковена – огромная трагедия, просто я… – Она вздохнула полной грудью. – Я сама никогда не состояла в ковенах. Видите ли, мою прабабушку изгнали из одного такого за то, что она, как бы это сказать, любила омолаживаться не совсем гуманными методами, позаимствованными у другой не шибко гуманной ведьмы. Но и она, и я происходим из рода Верховных, поэтому я много чего умею. И у меня даже гримуар есть! Старый, фамильный. Я всегда свой собственный ковен основать мечтала. И раз такая ситуация… Если бы вы позволили… Вы ведь Джек и есть, я угадала? Очень рада с вами познакомиться, Джек! Меня зовут Люсиль Дефо.
Она схватила его за руку, едва Джек успел отцепить пальцы от своих подтяжек, и неистово затрясла, с такой же прытью, с какой и тараторила, чуть не вывихнув ему запястье. Джек на это улыбнулся широко и глупо, не привыкший к тому, что теперь и вправду может улыбаться, и снова мельком глянул на башенные часы. Что ж, возможно, у него есть полчаса в запасе…
– Ну, раз такое дело, то добро пожаловать в Самайнтаун, Люсиль!
Остроконечная шляпа дважды чуть опять не улетела, пока они вместе брели по улице Роза-лей, обсуждая переезд Люсиль в город – оказывается, она тащила за собой гигантских размеров чемодан, уже готовая заселяться в любую свободную квартиру, – и вечную осень, которая больше никакому лету и никаким другим временам года не собиралась уступать. Тьма по-прежнему стекалась в Самайнтаун и бурлила между Темной и Светлой его половинами вместе с Немой рекой, но отныне ей, как и всем людям здесь, были только рады. А на брошюрках, которые бесплатно раздавали на автовокзале, теперь писали:
Самайнтаун может быть где угодно. В Самайнтауне может жить кто угодно. В Самайнтауне можно делать все, что угодно. Главное не забудьте надеть тыкву
