смотрит внутрь себя“. Это правильно. Она сидела „утомленная и успокоенная славой“ (простите за кавычки). Лицо у нее сильно расширело, она говорит, что очень довольна своей жизнью, что живет на 600 фр. „Я смешные вещи делаю, чтобы выжить на эти средства“. Я сказала ей, что „Повелительница“ во всяком случае ее самая удачная книга, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Она слегка оживилась: „О, да!“ и так это естественно. В общем же слухи о ней преувеличены. Она мне больше нравится такой как сейчас, т. е. когда она молчит и ни на кого не лезет и не говорит хором» (26 декабря 1932. Подчеркивание Кузнецовой, курсив мой. — О. Д.) (ДРЗ. Ф. 3. К. 1. Ед. хр. 50. Письма Г. Н. Кузнецовой к Л. Ф. Зурову. Л. 5, 12, 15, 18).
1569
Яновский В. С. Поля Елисейские: Книга памяти: История «незамеченного поколения» русского зарубежья / Предисл. Н. Г. Мельникова, коммент. О. А. Коростелева, Н. Г. Мельникова. М.: Астрель, 2012. С. 217.
1570
Ср. эпизод, описанный в «Курсиве» и относящийся ко времени после ухода Берберовой от Ходасевича, когда она «жила одна на шестом этаже без лифта в гостинице на бульваре Латур-Мобур», куда к ней однажды вечером зашли Бунин с Кузнецовой, «и он ей сказал: — Ты бы так не могла. Ты не можешь одна жить. Нет, ты не можешь без меня.
И она ответила тихо: „Да, я бы не могла“.
Но что-то в глазах ее говорило иное» (Берберова Н. Н. Курсив мой: Автобиография. С. 300; курсив мой. — О. Д.).
1571
Речь идет о Мине Журно.
1572
Полный корпус переписки 1934–1961 годов см.: «…Когда переписываются близкие люди»: Письма И. А. Бунина, В. Н. Буниной, Л. Ф. Зурова к Г. Н. Кузнецовой и М. А. Степун. 1934–1961 / Сост., подгот. текста Е. Р. Пономарева и Р. Дэвиса; сопроводит. ст. Е. Р. Пономарева. М.: Русский путь, 2014. С. 27–566 («И. А. Бунин: Новые материалы». Вып. 3).
1573
Подробнее об этом с полной историей и литературой вопроса см. вступительную статью М. Шраера к опубликованной переписке Бунина и Берберовой 1927–1946 годов: Бунин И. А., Берберова Н. Н. Переписка (1927–1946) / Вступ. ст. М. Шраера; публ. М. Шраера, Я. Клоца и Р. Дэвиса // И. А. Бунин: Новые материалы / Сост., ред. О. Коростелев и Р. Дэвис. М.: Русский путь, 2010. Вып. II. С. 8–39.
1574
Подробнее о роли эпистолярии в русской эмиграции см.: Демидова О. Р. 1) Эпистолярия как материализация памяти: эмигрантский вариант // Адам и Ева: Альманах гендерной истории. 2013. № 21. С. 150–167; 2) Эпистолярия как пространство policy making: зазоры коммуникации // Ляпсусы и казусы в европейской эпистолярной культуре: Сб. статей / Под ред. А. В. Стоговой. М.: ИВИ РАН, 2016. С. 155–193.
1575
Подробнее об этом см.: Белобровцева И. З. Леонид Зуров: В тени Бунина. М.: Азбуковник, 2020. С. 143–160.
1576
Если к Зурову Берберова всегда относилась весьма прохладно (см., напр., письмо Кузнецовой к Зурову от 10 апреля 1932 года: «Вчера говорили о Вас с Берберовой. Она все-таки к Вам почему-то нерасположена (так! — О. Д.)» (ДРЗ. Л. 12), то отношения Берберовой и В. Н. Буниной в 1930–1950-х годах претерпели определенную эволюцию: от взаимного интереса и расположения к резкой обоюдной неприязни, обусловленной позицией, которую заняла Берберова в истории с выходом Бунина из Парижского союза писателей в 1947 году, а также ее откликами на его произведения в парижской «Русской мысли». См. письмо Бунина к Кузнецовой от 30 октября 1950 года («Что до Берберовой, это такая похабная, наглая и отчаянная стерва и дура по отношению ко мне, — в том, что она уже не раз писала обо мне в „Русской мысли“») и письмо В. Н. Буниной к М. С. Цетлиной 1947 года, в котором объясняются причины выхода из Союза: «Теперь Союз скорее всего содружество „Русской мысли“. А мне с членами этой газеты не по пути уже и по личным чувствам. С первых дней существования ее Берберова начала лягать И. А. как писателя, а Правление Союза в это тревожное заседание предложила ее в члены Правления, — это была последняя капля, решившая мой уход». См. также письмо В. Н. Буниной к Кузнецовой и Степун от 3–4 декабря 1950 года: «Отъезд Берберовой в Новый Свет вызвал общую радость. Плохую память по себе оставила она очень у многих. Злая, бестактная женщина. Про нее здесь такое четверостишие: „Читали Андрея Белого, / Читали Сашу Черного. / Теперь читаем нечто серое / Под подписью Н. Н. Берберова“». Вероятно, не последнюю роль в резком охлаждении Буниных к Берберовой сыграло письмо Я. Цвибака, которое Бунина цитирует в письме к Степун от 3 февраля 1948 года: «Мне казалось, что Берберова была ее (М. С. Цетлиной. — О. Д.) информатором и, косвенным образом, своей нелепой и клеветнической информацией о Вас, явилась виновницей ее разрыва с Вами» («…Когда переписываются близкие люди»: Письма И. А. Бунина, В. Н. Буниной, Л. Ф. Зурова к Г. Н. Кузнецовой и М. А. Степун. С. 116, 75, 125, 70). Впоследствии Берберова в «Курсиве» писала о В. Н. Буниной как о «бессловесной и очень глупой (не средне глупой, но исключительно глупой)» женщине (Берберова Н. Н. Курсив мой: Автобиография. С. 298).
1577
Берберова Н. Н. Курсив мой: Автобиография. С. 298.
1578
К теме страданий, испытанных в годы близости с Буниным, Кузнецова возвращается и в следующих письмах, и это обстоятельство раскрывает и ее отношение к Бунину и к обстановке в грасском доме, и суть ее личности в новом ракурсе, существенно отличном от того, который представлен в «Грасском дневнике».
1579
Подробнее об этом эпизоде см.: Дубовиков Г. Д. Выход Бунина из Парижского союза писателей // Литературное наследство. М.: Наука, 1973. Т. 84: Иван Бунин. Кн. 2. С. 398–407; Конфликт М. С. Цетлиной с И. А. Буниным и М. А. Алдановым: По материалам архива М. С. Цетлиной / Публ., вступ. заметка и коммент. М. Пархомовского // Евреи в культуре русского зарубежья: Сб. статей, публикаций, мемуаров и эссе. Иерусалим, 1995. Т. 4: 1939–1960 гг. / Сост. М. Пархомовский. С. 310–325.
1580
См., например, письмо Берберовой М. Степун от 30 июля 1970 года: «То, что наша переписка с Галей в свое время оборвалась, в общем факт довольно малозначительный, потому что я всегда знаю, что Вы и она где-то продолжаете знать и помнить обо мне, как и я о Вас. И в этом есть, я бы сказала, довольно важное в жизни утешение».
1581
Случай с литературным статусом Ирины Одоевцевой в эмиграции — пограничный. Как правило, к молодому поколению эмигрантских писателей относятся те, кто начал свой творческий путь за рубежом. Имя Одоевцевой-поэта было известно и до эмиграции. Поскольку в эмиграции ее поэтический статус признан не был, Одоевцева, по собственному признанию, начала новую
