вы звали ничтожного, беспомощного и ужасно бестолкового раба? — карлик упал на колени перед человеком, краем глаза поглядывая на мёртвую тушу мутанта.
— Ты что, ублюдыш себе надумал? Сдать меня тем ублюдкам хотел? — Балдур разразился гневом, и Мира вновь заметила этот невидимый проблеск в глазах, словно внутри загорается огонь ярости.
Дыхание Коклотока сперло, а от интонации Балдура у него сердце сжималась.
— Нет! Что вы, мой могучий господин! Бесполезный раб никогда бы на такое не пошел! Ублюдыш-раб, лишь хотел их увести от вас подальше, а затем сбежать от пытателей и вернуться к вам. Паскуда-раб, глаз отдал за вас и жизнь с радостью отдаст, если прикажете, озаряющий своей силой господин!
— Балдур, я уже спрашивала, но какого лешего? Ты рабом обзавелся? Совсем с ума сошел? Ты что вообще творишь?
— Позже объясню, сперва убью эту ошибку создания.
— Молю всеми богами, Наичистейший господин, сохраните жизнь, позвольте пас… су… беспо… Позвольте грязному рабу доказать свою верность или разменять свою ничтожную жизнь ради вашего блага.
Балдур отпихнул его в сторону, устав слушать его слова и терпеть вылизывания своих ботинок, и замахнулся топором, полный решимости. Предатель всегда предаст, а хитрый предатель еще и сухим выйдет. После того как Коклоток поступил с Балдуром, он не мог оставить его в живых. Карлик бы умер, если бы не вмешалась Мира.
— Постой, Балдур, не горячись, — Мира присела на колено и обратилась к карлику. — Тебя Коклоток зовут?
— Да! Да! Коклоток!
— Послушай меня внимательно, Коклоток. Я так понимаю, что Балдур твой хозяин, а ты его раб?
— Да, именно так! Великодушный господин меня не бил, не истязал, в печь не бросал, органы не…
— Да-да. Он вообще милый, если присмотреться поближе, — Мира сделала паузу, явно переступая через себя, а затем продолжила. — Получается так, что твой господин, мой мужчина, а значит ты будешь делать всё что и я тебе скажу?
— Да, конечно! Ничтожный раб всё сделает, наипрекраснейшая и воинственная госпожа.
Мира перешла на тон, который даже сам Балдур нечасто слышал.
— Не называй меня так, никогда! — ее шипение было настолько холодным, что Балдуру показалось, что камень на стенах покрылся инеем, а воздух будто посинел. — Тебе это ясно? Ты его раб, а не мой!
— Ясно, го… рабу всё ясно, — не переставая, кивал тот.
— Мира, этот ублюдок…
— Будет делать, всё что я ему скажу. Потому что знает, только я единственное, что спасает его от смерти. Вставай, Коклоток, нам пора двигаться дальше, — затем ее пронзительный взгляд устремился на сборщика. — А мне и тебе предстоит серьезный разговор.
Глава 50
50
Сколько ударов? Как понять, что жизнь еще теплиться в мягком и едва теплом теле? Быть может, мы все ходим под небом и солнцем созданным богами, и внутри нас похожая красная сердцевина, только вот бьется она по-разному. Для одних хватает и пару дюжин ударов в минуту, сладко вкушая дремоту. Для других же остановка и вовсе означает смерть. Так сколько же? Сколько требуется для того чтобы он не умер, чтобы увидел новый день.
Измазанный в крови ошпаренный режущим кипятком дикой травы, он пробирался сквозь высокие и мясистые стебли, крепко прижимая к груди маленький комочек. Осенний беспощадный ветер, незримым хлыстом, подгонял его, словно раба, раздирая и без того израненную спину.
Он не помнил, сколько шел, сколько не спал, и когда последний раз видел приветливое лицо живого существа в этой мёртвой долине тишины. Руки больше не дрожали, они попросту окостенели в одной позе, укрывая зверька от холода. Колени с каждым шагом хрустели, проникающим скрипом трущихся друг о друга костей. Он больше не чувствовал боли, так как не ощущал ничего ниже шеи.
Листва резалась и кусалась, оставляя отметины своего прикосновения на обнаженном теле человека. Он медленно и глубоко дышал, а глаза слиплись от застывшей крови и гноя, что сочился с бровей. Человек шел, не глядя, а когда больше не смог, и запнувшись о нечто твёрдое и холодное, упал в сырую землю.
Он чувствовал, как едва слышно застонал зверек, его горячее дыхание у самого носа. Ему через боль удалось открыть глаза, когда из них выступили соленые капли сожаления. Молодой парень, с виду о котором уже нельзя было так сказать, среди размытых силуэтов, смог различить маленький комочек, что лежал перед его головой, размотавшись от грязных пеленок, которых ему удалось смастерить из лохмотьев. Он потянулся к нему ближе и крепко зажмурился. Слезы полились сильнее. Ему не было нужды их скрывать и прятаться, да и если бы так? Кто бы осудил молодого парня за это?! Кто бы посмел назвать его тряпкой или плаксой?! Нашелся бы тот, кому хватило смелости назвать трусом того, кто готов отдать собственную жизнь, за спасение другой невинной?!
Вдруг зверек быстро задышал и, протяжно проскулив, замолчал. Человек больше не ощущал горячего дыхания, не чувствовал сердцебиения. Всё просто остановилось, резко, как и его слезы. Парень, раскрыв глаза, каким-то образом вскочил на колени, и принялся ощупывать зверька, в поисках жизни.
«Нет, Нет! Вставай! Кричи! Закричи, пожалуйста! Богами молю, кричи!» — крутилось в его голове. Он бы и хотел это сказать, но порванный язык и выбитые зубы, выдавали лишь возбужденное мычание.
«Я жив! Просто мне очень плохо, больно и холодно», — хотел
