Митька сел на траву. Правильнее всего было бы молча переждать истерику. Но Лина почти кричала, а те двое могли оказаться где-то поблизости.
Двое с навсегда отработанным ударом топора наискось...
Тише, — попросил он.
Чего тише, воспитанный какой! Еще я буду в тайге шептаться. Сейчас ка-ак... — Лина уже на брала воздуха, чтобы крикнуть; Митька не успевал вскочить и сидя ударил ногой ей под колени.
Она упала мягко, как брошенное пальто. Митька подхватил. Затыкая ей рот, он подумал, что внучка академика не привыкла к таким манерам и сейчас он нажил врага.
Лина мычала, отталкивая его сильными руками. Зеленые глаза с гипнотическими крапинками были волнующе близко.
Кричать нельзя, — сказал Митька. — Можешь дать мне по морде, только не кричи.
Удо-ой-и-э, — согласилась зеленоглазая.
«С удовольствием»? — угадал Митька.
А-а. О-у-и!
Митька отпустил, надеясь, что все-таки не даст. Не заслужил он по морде.
Хлоп! — Награда нашла героя. Про себя Митька отметил, что Лина все же хлестнула по правой, нерасцарапанной щеке, хотя по левой было бы сподручней.
Если еще раз прикоснешься ко мне, я... — зашипела зеленоглазая. Помолчала, придумывая; Митьке кару, и решила: — Там видно будет.
Нельзя было кричать, — повторил Митька.
Да поняла я! Ты этих типов боишься. Только я думала, что они впереди нас на целые сутки.
Я тоже так думал еще утром. Но, Лин, ОНИ НЕ СПЕШАТ. Сидели над Бандурой, отвинчивали винты ножами, курили. Если бы за ними шла погоня с собаками, разве они остановились бы... Так что не знаю, может, мы их уже нагнали.
Вот, а ты меня еще дальше гонишь... — без зла буркнула Лина. — Но как же мы их нагнали?
Бандуру сбросили с самолета вчера около пяти вечера...
Но мы не знаем, когда они ее заметили. Вчера? Сегодня утром или за час до нашего прихода?
И куда они потом ушли — туда, туда или сюда? — Блинков-младший обвел рукой соседнюю вершину, лес, ближайший куст. Уголовники могли оказаться где угодно. — А мы здесь торчим на самом видном месте с оранжевой курткой и красным парашютом, да еще ты кричать собралась!
Зеленоглазая опустила голову. Только Митька подумал, что до нее дошло, как она съязвила:
— Я больше не буду, вождь Сухое Тело. Хочешь, носки переодену?
Нет, от женщин надо держаться подальше. Не случайно все великие сыщики были одинокими! Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Глеб Жеглов, детектив Нэш... Только мама уживается с папой, и то потому, что сама женщина, хотя и подполковник контрразведки.
Поскандалив, Лина опять стала вполне приличной «Васькой у папы». И носки подтянула без новых напоминаний, и пошла так быстро, что ждать ее не приходилось.
Блинков-младший спешил. Изумрудная линия просеки исчезла из виду, когда они углубились в тайгу. Раньше им не давала сбиться с пути сама гора: идешь вверх — значит, к вершине. А сейчас куда ни пойди, как ни петляй, все будет вниз. И к просеке, — вниз, и совсем в другую строну, к ночлежной яме — вниз. В кронах сосен путалось солнце. Скоро оно уйдет за гору, и последний ориентир исчезнет.
Было у Митьки еще одно соображение, которое он побоялся выкладывать Лине.
ПОЧЕМУ УГОЛОВНИКИ НЕ ВЗЯЛИ ПАШКИН ПАРАШЮТ? В тайге он мог стать и крышей, и постелью, и одеждой на крайний случай: выкроил себе хламиду, прорезал дырку для головы и носи. Хотелось думать, что уголовники собирались переночевать в знакомом с зимы доме, тогда парашют им не очень-то и нужен. Но, может быть, они просто не успели снять парашют с дерева, потому что заметили Митьку и Лину. Тогда уголовники или тихо ушли (во что слабо верилось) или следят за ними, следят до сих пор. Как только они поймут, что Митька с Линой одни... Здесь тайга. Здесь можно убить и уйти безнаказанным — наскоро прикопанные тела не найдут и за годы. Если бы уголовники появились из кустов, когда Митька с Линой стояли на вершине горы, он бы не раздумывая схватил зеленоглазую в охапку и спрыгнул вниз с рваным парашютом.
Но время шло, Митька с Линой спускались в седловину, а уголовники никак себя не проявляли. Митька устал оборачиваться на каждый птичий шорох в кустах и успокоился.
Часа через три они вышли на просеку. Вдали под уклоном блестела река. Митька оглянулся — просека поднималась в гору. С любого места она просматривалась сверху донизу, от горного перевала до реки. Он почувствовал себя неуютно, как голый. Из-за каждого дерева могли наблюдать глаза чужаков.
Пойдем-ка мы лесом, — сказал Митька.
Лина сразу отошла в кусты и спросила:
Боишься?
Бояться пока некого, а на рожон лезть не хочу.
А я боюсь, — призналась Лина. — Видел, что они с Бандурой сделали? Попадешься таким...
Бандура не человек, — решил успокоить ее Митька.
Да, но ломали ее, чтобы людям нагадить!
Я еще понимаю, когда кто-то не может отомстить врагу и вредит ему потихоньку. Но незнакомым-то людям за что?! У меня был один... Ухаживал. Восемнадцать лет, работает в автосервисе, «БМВ» у него спортивная, костюм белый. Едем в лифте, а он взял и кнопку поджег.
А ты? — спросил Митька.
Нажала «стоп» и вышла навсегда — мы к нему ехали, типа, диски слушать. Когда человек что-то ломает для удовольствия, это диагноз.
Притихнув, они молча шли по лесу. Блинков-младший думал об этом восемнадцатилетнем со спортивной машиной. «Типа, диски слушать» -— как же! Такие хмыри только и заманивают девушек, чтобы диски слушать и пить пепси-колу... Он понял, что ревнует и, стало быть, неравнодушен к зеленоглазой.
Крак!
Задумавшись, Митька впоролся грудью и рукавом в ржавую колючую проволоку.
Ты что, Дим? — догнала его Лина.
Да вот...
Митька надежно застрял. Рвать единственную рубашку не хотелось, выпутываться одной рукой было неудобно.
— Сейчас помогу. — Лина отломанной веткой подцепила проволоку. Она тянулась дальше в кусты.
Глава XVIII. ЗИМОВЬЕ В ТАЙГЕ
Проволока никуда не вела и ничего не охраняла — просто ненужный кусок. Он кончился через три шага у ямы, полной тронутых ржавчиной консервных банок. Похоже, и проволоку хотели бросить в яму, но не донесли. Банки были большие, на некоторых сохранились выцветшие этикетки: селедка, салака, томат-паста. Небогатый выбор и дешевизна говорили о том, что здесь кормили не банкиров. Догадки Блинкова-младшего подтверждались.
Где помойка, там жилье, — сказал он, присматриваясь к банкам. Для людей, у которых совсем ничего нет, любая посудина — сокровище.
Пойдем отсюда, — прошептала Лина.
